Золотая всадница

– Сегодня он задержался на сорок минут, – докладывал вечером соглядатай, преданно глядя на королевского адъютанта. – Советовал расположить корт для тенниса рядом с прудом. Баронесса горячо его поблагодарила, а как только он ушел, велела строить корт совсем в другом месте, ближе к замку.

– Еще что-нибудь?

– Да. Она распорядилась устроить на подходе к замку четыре цветника в форме буквы «А». Я так понимаю, это потому, что ее Амалией зовут…

– Это совершенно несущественно, – оборвал его полковник. – Ступай и продолжай наблюдение.

Сообщив новые пароли и лично обойдя все караулы в королевской резиденции, Войкевич почувствовал, что ему неплохо было бы и отдохнуть, и отправился к себе домой. Время было уже за полночь, и он в который раз с грустной иронией подумал: «И какая женщина выдержит такое?»

Войкевичу было 27 лет – самый подходящий возраст, чтобы обзавестись семьей, и порой он пытался представить себя женатым человеком, но без особого успеха. Он отлично понимал, что принадлежит не себе, а королю, и будущей жене придется с этим мириться, а раз так, в семье неизбежно начнутся ссоры. Впрочем, статному адъютанту и без жены приходилось неплохо. У него было множество подруг, более или менее постоянных, но он ничуть не обольщался на их счет. Справедливости ради стоит добавить, что он вообще не был склонен обольщаться.

Дома его ждал посетитель, и, едва увидев Кислинга, сквозь напускное спокойствие которого сквозила напряженность, Войкевич отчего-то разозлился. В глубине души он терпеть не мог чванливого австрийца – даже больше, чем Оленина, который постоянно его задевал.

– Чем обязан чести видеть вас? – спросил полковник, даже не предлагая гостю сесть.

Кислинг слегка скривил тонкие губы в намеке на улыбку.

– Я пришел уберечь вас от колоссальной ошибки, – тихо промолвил резидент. И, вплотную приблизившись к Милораду, прошипел: – Не становитесь у нас на пути!

– Дорогой Томас, какая муха вас укусила? – притворно изумился Войкевич.

– Мне известно, что вы отговорили короля подписать с нами договор по поводу Дубровника, а ведь его величество совсем было решился на это. – Кислинг покачал головой. – Это не по-дружески, господин полковник. Вспомните, сколько подарков вы от нас получили. Его императорское величество Франц-Иосиф был готов дать вам орден, если вы поспособствуете нашему делу…

Он увидел колючий взгляд своего собеседника, уловил, как дрогнули его ноздри, как недобро сжался рот. В следующее мгновение господин адъютант его величества полил Франца-Иосифа, Австрийскую империю и лично Кислинга отборной бранью, закончив свою краткую, но энергичную речь пожеланием, чтобы престарелый император засунул свой орден туда, где наград не носят в принципе.

Резидент попятился. Он так привык к ироничной манере Войкевича, к его придворной любезности, к тому, что тот скалил зубы, но никогда не кусал, что этот взрыв ярости оказался для Кислинга совершенно в новинку. «Уж не продался ли он русским? – мелькнуло в голове у резидента. – Да нет, это невозможно!»

– Вы еще пожалеете об этом! – прошипел Кислинг, единственно чтобы оставить за собой последнее слово, и удалился быстрым шагом. Ему было неприятно чувствовать за спиной присутствие разъяренного полковника.

Милорад после ухода резидента некоторое время бесцельно мерил шагами комнату, но потом неожиданно схватил большую хрустальную пепельницу и метнул ее в стену, разбив вдребезги.

– Что я наделал! О, проклятье…

Он схватился за голову и рухнул в кресло. Конечно, виной всему была обыкновенная усталость, но как мог он, такой осторожный человек, обнаружить свои чувства перед этой бестией Кислингом?!

«А впрочем, если ему уже все известно…»

Стало быть, австрийский резидент больше ему не доверяет, а Войкевич отлично понимал, что это значило. У него не было привычки недооценивать своих врагов, а в том, что отныне они с Кислингом враги, он не сомневался.

В то время как полковник размышлял, как ему с наименьшими потерями выйти из сложившейся ситуации, еще один военный в Любляне не мог сомкнуть глаз, хотя и по совершенно другой причине.

Наутро он первым делом явился в Тиволи к баронессе Корф и попросил передать, что ее хочет видеть генерал Иванович.

Амалия тотчас же вышла к своему гостю. Наружностью пятидесятилетний Иванович несколько смахивал на покойного императора Александра Второго и даже носил бакенбарды, как русский царь, хотя они давно вышли из моды.

Генерал перебросился с Амалией несколькими ничего не значащими фразами о том, как замечательно она устроила свое новое жилище, и после этого перешел к делу:

– Госпожа баронесса, ко мне недавно обратилась одна… особа с довольно странной просьбой. Она хочет, чтобы я продал ей двух желтых лошадей, таких же, как у вас. Признаться, я в некотором затруднении и не понимаю, зачем ей это надо. Мне говорили, что этот шалопай Здравко Новакович подарил вам лошадь, которую он у меня выиграл, и… и…

Под ясным взглядом Амалии генерал запнулся и рассердился на себя. Черт побери, он никогда не умел соблюдать придворный этикет!