ЗоБоты

Медик, что ли?.. Улыбаюсь, как счастливый идиот. Вместо подыхающего коняки у меня внутри немедленно просыпается озорной чёрт. Ковыляю к Алёне, но сажусь не на лавку, а на пол рядом, чтоб не подавлять собеседницу габаритами, гремлю кастрюлькой, бряцаю вилкой, молча ем. Изображаю покладистого дусеньку. Пока что. Заодно по сторонам гляжу, подмечаю.

На улице патрульный о чём-то бухтит конвейерному. Больше никого не слышно. Одежда у Алёны чистая, а кроссовки будто только что из магазина, аж сияют белизной. Мои шмотки и сумка лежат на прежнем месте, нетронутыми — сумочный ремень я всегда особой петелькой сворачиваю, как бы невзначай. Хм… удручённо вздыхаю, цокаю языком, спрашиваю:

— Даже не обыскала? Эх ты-ы-ы, глупая птаха.

Алёна тут же нахохливается, зыркает и бормочет:

— Я давно за тобой наблюдаю. Последние два… почти три месяца. С тех пор, как ты зашёл в подконтрольный Бар… к нам в округ. Все роботы, которых ты встречал на пути, следили за тобой. Все, даже еле живые и полностью обездвиженные передавали видеозаписи и отдельные кадры. Некоторые камеры слежения тоже ещё работают, и… Я смотрела, слушала. У тебя на куртке нашивки — «Управление по обеспечению безопасности», и я подумала, что… эм-м-м. Кроме того, я видела, как ты доставал из затопленного оврага пса, а потом сидел рядом с ним, умирающим. Видела, как начал хромать после. Видела, как… как ты спугнул подростковую гоп-компанию на границе с соседней областью, и знаю, что у тебя есть оружие, но… но обойма вроде бы уже пустая. И нога у тебя… я подумала — почему бы не рискнуть. Я подумала…

С трудом сдерживаюсь, чтоб не заржать в голос. Подумала она! Оружие! Обойма вроде бы пустая! Вроде бы! Ох, курочка ты моя, зайка, лапушка! Качаю головой, неторопливо подтягиваю к себе куртку, достаю из внутреннего кармана ТТ, показываю курочке-зайке-лапушке, информирую:

— Он самозарядный. Один патрон остался в патроннике. На всякий случай.

Курочка напрягается и растерянно спрашивает:

— Почему ты не закрылся? Зачем оставил… его в куртке?

Улыбаюсь ей по-доброму, подцепляю последнюю картофелину, жую, объясняю:

— Если бы закрылся — разговора бы не было. А оставил… я в своё время чуток поработал вот здесь, с креплением, скобой и курком — с предохранителя его теперь снять очень непросто. Секретик надо знать.

Алёна молчит. Я подвигаюсь к ней чуть ближе и доверительным шёпотом описываю возможное развитие событий:

— Твой патрульный хорош, только у него между нагрудными щитками есть то-о-оненькая такая перемычка, а у ТТ-шки очень высокая пробивная сила. Конвейерному же хватит одного удара кочергой, если он вообще рыпнется. Ботиночки у тебя красивые, нарядные… ты ведь сюда на машинке приехала? На маши-ы-ынке, так что я могу сейчас угомонить ПАТа, добить конвейерного, потом трахнуть тебя разок прям здесь, по-быстрому, а по-о-осле закинуть твоё рыдающее тельце в машину и отправиться куда глаза глядят, подальше — ножку лечить, радоваться жизни. Доходчиво объясняю?

Чёртик внутри меня удовлетворённо хихикает. Побледневшая Алёна неплохо держит лицо, но всё же косится на входную дверь. Я подначиваю её:

— Давай, курочка, позови своего патрульного. Дава-а-ай.

ТТ едва слышно щёлкает.

Алёна пытается сидеть прямо, но всё равно чуть пригибает голову, сжимает руки в кулаки — ей страшно, хоть она и старается этого не показывать. Смотрю ей в глаза, продолжаю воспитательную беседу:

— Ты зачем ко мне сюда запёрлась, а? Невтерпёж было? Любопытно? А теперь? Нет? Хорошо. Прочувствуй, а то расслабилась — кроссовочки, записочки, подколочки… прочувствуй и больше так не делай. Наблюдала она, выводы делала. Нашивки у меня на куртке? А может, я её с кого-нибудь снял? Со свежего трупика, например. Собачку из лужи вытащил? А может, я её просто сожрать хотел, но грязной шкурой побрезговал, м? Шелупонь ту сопливую не порешил? Так не в форме я, как видишь, а может, силёнок хватило только на шугнуть? Доходчиво, я тебя спрашиваю? Угу, значит, впрок пошло, а то насочиняла поверх меня героического рыцаря и обрадовалась, дурёха. Совсем страх потеряла? Я нихера не смешной и не добренький, поняла? И большинство выживших сейчас нихера не смешные и не добренькие. О! Кстати! Меня Михаилом Александровичем зовут.

— Алёна Сергеевна, — шелестит курочка, беспокойно сверкая на меня очами.

— Чудненько, — снова расплываюсь в доброй улыбке. — Приятно познакомиться. Урок окончен.

Ставлю ТТ обратно на предохранитель, убираю под лавку, с интересом обнюхиваю кружку с отваром, пробую — питьё вкусно-сладкое, отдаёт смородиной и вишней. Красота.

Алёна сидит, не убегает.

Многозначительно посматриваю на неё, мол, иди, чего ты? Не держу. Я злой дядька, нехороший. Хам и грубиян. Объяснил же. Иди.

Нет, сидит, поджимает губы. Расстроилась — не угодил. Что поделать, какой есть.

«Дерьмо ты, Миша! — орала моя бывшая супружница. — Скотина бесчувственная!»

Полностью с ней согласен.

Тихо. Тепло. Пахнет ёлками. И Алёной. Тоненько так, мягко. Спать нельзя. Нельзя спать, Миш… Патрульный за дверью ходит, хрустит прошлогодним сухостоем. Вздыхаю, тру глаза… нельзя спать. Нельзя…