Знойные ветры юга ч.2

Пехота сходилась бурными волнами, которые раз за разом разбивались о врага, словно о скалы. А из строя в лагерь тянулся ручеек раненых, множество из которых получили ранение в глаза. Фронт арабов опасно прогнулся, и армяне вновь подошли к границам лагеря. Женщины стали сбиваться в кучки и обсуждать что-то, суматошно размахивая руками. Раненых было так много, что даже Абу Суфьян сидел, привалившись бессильно к куче своих пожитков, пока жена промывала ему зияющую рану на месте левой глазницы. Какой-то меткий ромей достал и его тоже.

— Опять в лагерь ворвались! — удивился Стефан, хотя в последние дни это событие происходило так же регулярно, как восход солнца. То есть, каждый день.

Славяне и армяне прорвали редкую шеренгу йеменцев и вновь подошли к тому пригорку, где сидел Стефан.

— Хавла? — изумился доместик. — Вот ведь отчаянная баба!

Сестра Дирара ибн аль-Азвара взяла меч из руки убитого воина и повела в атаку женщин, вооруженных камнями и кольями. Невероятное зрелище, от которого Стефана даже передернуло. Слишком уж жутко выглядела толпа этих баб, которые шли защищать своих детей и израненных мужчин, лежавших тут и там. Их бегущим мужьям ничего не оставалось, как влиться в этот людской ком, который рос с каждым шагом. Хавла, истошно завывая, зарубила какого-то воина, но тут же сама упала под ноги другим, получив удар мечом по голове. Римлян вновь вытеснили на позиции, а Хавлу женщины уложили на землю и начали причитать. Она была недвижима, а повязка на ее голове промокла от крови.

Так закончился и этот день, когда был тяжело ранен Икрима ибн Абу-Джахль, командир трех тысяч всадников. Он, его сын и еще четыреста воинов дали клятву, что не отступят, пока живы. Они не отступили, и почти все они погибли. Сам же Икрима испускал дух на руках плачущей жены, пообещав, что не умрет, пока не услышит весть о победе. Он выполнил свое обещание. Лагерь арабов был завален ранеными, а семь сотен воинов лишились глаза, выбитого камнем и стрелой. И сегодня стоны раненых звучали куда громче, чем молитвы.

* * *

19 августа 636 года. Там же. День пятый.

Поредевшие войска стояли друг напротив друга, и даже на глаз воинов было ощутимо меньше, чем в первые два дня. Зато прибавилось могильных холмов, целое поле которых раскинулось позади обоих лагерей. Не сговариваясь, каждый из командующих поставил в строй вообще всех, кто мог стоять, чтобы армия каждого из них казалась больше. Такой невинной хитростью они пытались давить на врага в будущих переговорах. И пока переговоры шли, половина воинов стояла, опираясь на своего соседа. Раны их открывались при малейшем движении. Римское войско стояло так два часа, пока из его рядов не выехал богато одетый всадник с веткой в руке. Это был знак мира.

— Мой командующий, сиятельный стратиг Ваган предлагает перемирие на пять дней, — сказал он. — Нужно вывезти раненых и похоронить всех убитых. Жара. Если оставим тела непогребенными, и вы и мы просто умрем от болезней.

— Я не возражаю, — задумчиво сказал Абу Убайда. — Что думаешь, Халид?

— Я против, — твердо ответил тот. — Не будем затягивать. Мы должны закончить это дело. Иди, гонец, и передай своему господину, что наше предложение неизменно — ислам, дань или меч.

Гонец ускакал в лагерь, и римский строй сделал шаг вперед, а навстречу ему шагнул строй арабов. Тот день так и не привел ни к чему, кроме того, что хоронить теперь придется куда больше народу.

* * *

20 августа 636 года. Там же. День шестой, или День бушующего пожара.

Огромного роста воин в золоченом пластинчатом панцире, в роскошном шлеме и с изукрашенными драгоценными камнями ножнами выехал из рядов ромеев. Его провожали завистливыми взглядами с обеих сторон, ведь несколько сотен солидов воплоти скакали прямо перед воинами. По сравнению с ним даже памятный многим эмир Сокотры Надир ибн Берислав показался бы нищим оборванцем. Золотом была отделана даже упряжь коня. Ростом и шириной плеч патрикий не уступал никому в войске, кроме, пожалуй, Сигурда Эйнарсона.

— Эй, вы! — заорал ромей густым басом. — Пастухи! Я вызываю на бой вашего командующего! Выходи, погонщик верблюдов, если ты не трус!

— Это же сам патрикий Григорий, — толкнул локтем Халида Абу-Убайда. — На поединок зовет!

— Я пойду! — сказал Халид, и тронул было пятками конские бока.

— Даже не думай! — покачал головой Абу Убайда. — Я командующий, ты забыл? Я наслышан о нем. Он могучий боец, не надо рисковать, Халид. Он хочет переломить ход сражения в самый последний момент. Я пойду, а ты закончишь начатое, если я погибну. Если умру, то ты становишься главным, пока сам халиф не выскажет свою волю.