Знать и помнить [Диалог историка с читателем]

Особенно бурными бывали споры в сравнительно недавние времена, которые сейчас принято называть «застойными». Кое-кто, недовольный обстановкой тогдашнего «стоячего болота», противопоставлял ей водовороты сталинской эпохи, о которых, впрочем, имел весьма туманное представление: «Нам сейчас необходим Сталин!» Тотчас следовала гневная отповедь: «К нашим сегодняшним прелестям только Сталина не хватает! Уж тогда был бы полный букет!»

Помню демонстрацию «сталинистов». Она состоялась в День Победы, 9 мая 1986 года, в сквере у Большого театра. Лозунгов, правда, не было. Был большой портрет вождя, который вознесла над головой дама лет сорока. Она запела, а окружавшие ее два-три десятка людей разных возрастов подхватили:

Кони сытые
Бьют копытами!
Встретим мы по-сталински врага!

Не знаю, сказал ли им кто-либо из ветеранов, что в сорок первом эта песня уже не звучала: не могли эти «сытые кони» своим ржанием заглушить рык немецких моторов…

Во всех этих спорах я уловил одну важную закономерность. Она не зависела ни от культурного уровня спорщиков, ни от их принадлежности к той или иной социальной группе. «Антисталинисты» во всех случаях оперировали жестокими, часто убийственными фактами. У «сталинистов», напротив, все держится на эмоциях. Они могут сколько угодно клясться в любви к «великому вождю» — все равно создается впечатление, что любят они не его, а скорее свою веру в него. Вернее, веру в некий мифический образ, слитый с именем Сталина. Им годами внушали эту веру. Она давала им ощущение полноты жизни. Лишиться этой веры для них — оказаться в своего рода вакууме. Заполнить душевную пустоту нечем. Это смертельно пугает их. И они судорожно цепляются за обветшалый миф.

Нынешней разноголосице способствует и дефицит правдивой информации, образовавшийся в застойные годы. Фигура умолчания привела к печальным последствиям. Есть люди, которые оправдывают сталинские репрессии ходячей формулой: «Не ошибается тот, кто ничего не делает». Иные идут еще дальше. Они утверждают, что и ошибок-то никаких не было. Репрессированные, дескать, все, за редким исключением, были «врагами народа». А хрущевских разоблачений не следует, мол, принимать всерьез, поскольку они, деликатно выражаясь, продиктованы личными мотивами…

Сейчас положение изменилось. С фигурой умолчания покончено. Мы узнали о трагической судьбе многих выдающихся деятелей нашей партии и государства. Но это еще не вся правда. Многое предстоит узнать. Как сложилась судьба Надежды Константиновны Крупской после 1924 года? Как могло случиться, что Алексей Иванович Рыков, человек, которого партия сочла достойным занять место Ленина на посту Председателя Совнаркома, превратился в «организатора террористических банд»? Что заставило Блюхера, Алксниса и Дыбенко подписать смертный приговор Тухачевскому и Якиру? Или подписи фальсифицированы?

Существует точка зрения, будто события 1937―1938 годов были своего рода «контрреволюцией сверху», осуществленной Сталиным. Не берусь утверждать, что это так. Хотя прецеденты в истории были… Ясно одно: бытовавшая когда-то формула «Сталин — это Ленин сегодня» лжива. Потому что между представлениями того и другого о социализме — пропасть. Пути развития страны они понимали по-разному. Представление о нормах партийной жизни у них было разным: достаточно сравнить стенографические отчеты партийных съездов в разные периоды истории. Сталин решил навязать партии свое представление о социализме, резко отличающееся от ленинского. Ради этого он не остановился перед физическим уничтожением старой гвардии большевиков-ленинцев, тех, что составили ядро партии в дореволюционные годы, штурмовали Зимний, выиграли гражданскую войну, осуществили индустриализацию. Без них ничего бы не было. И Сталин без них не стал бы Сталиным. Они помогли его возвышению во имя единства и сплоченности партии. Но когда он достиг абсолютной власти, они стали для него помехой — хотя бы потому, что знали ему истинную цену. Знали, какие его заслуги подлинные, а какие идут по разряду приписок.

Для устранения ленинской гвардии необходимы были исполнители. Но старые чекисты, воспитанники Дзержинского, для этой цели не годились. Объявлять шпионами и вредителями своих товарищей по партии, с которыми вместе сидели в царских тюрьмах, сражались против белогвардейцев? Нет, в таком деле Сталин не мог на них положиться. И эти старые чекисты пришлись «не ко двору». От них стали избавляться. И сошли со сцены такие, как Лацис, Петерс, Артузов, Ксенофонтов, Трилиссер, Кедров. Настало время ягод, ежовых, абакумовых, берий. Сбылись худшие опасения Я. М. Свердлова (см. пьесу М. Шатрова «Большевики»): красный террор, осуществляемый без контроля за соблюдением законности, стал объективно выполнять функции белого террора. Причем в таких масштабах, какие и не снились Колчаку и Деникину.