Знание - сила, 2005 № 04 (934)

Универсальная человеческая природа (вспомним, кстати, и раздавшиеся в пору "перестройки" из уст все той же интеллигенции призывы вернуться к "общечеловеческим ценностям") молчаливо подразумевалась тождественной "природе", обыкновениям, особенностям позднесоветского человека, еще точнее — позднесоветского интеллигента. То была иллюзия собственной универсальности, очень естественная в "закрытом" обществе. Возможно, еще и поэтому выход из 70-х оказался шоковым: люди испытали потрясение на уровне собственных представлений о человеческой природе.

Не оборотная ли это сторона знаменитой "книжности" 70-х? Вычитывая из книг "правду жизни", "мировую культуру" (слова Мандельштама о "тоске" по ней — одни из популярнейших у советских интеллигентов "безвременья"), книжники тех лет воспринимали все читаемое как обращенное непосредственно и прямо к себе: без специфических культурных, контекстных преломлений. Без поправок на собственную, исторически глубочайше конкретную "оптику".

Магистральный сюжет

То была эпоха редкостно интенсивной внутренней жизни. Об этом вспоминали и участники семинара — серьезные, скептичные люди, далекие от готовности очаровываться: "Мне кажется, — признавался историк Леонид Баткин, — что я обеднел с тех пор..." Но факт есть факт: своей интенсивностью 70-е во многом обязаны тому, что они были временем высокомифологичным. Историк Кирилл Рогов посвятил основной доклад заседания центральному "гиперсюжету" культуры 70-х, определявшему мировосприятие (в основном интеллигентское) тогда и какое-то время позже. Суть его — противостояние двух сил: заведомо неправедной власти и свободолюбивых мыслящих людей (прежде всего, разумеется, интеллигенции). По существу, лжи и правды, зла и добра, тьмы и света: "гиперсюжет", как и положено мифоподобному смысловому образованию, расставляет акценты очень четко и без полутонов. Государство по самому своему косному, репрессивному существу только тем и занято, что мешает настоящей, талантливой жизни, и долг любого честного и достойного человека — ему противостоять.

Однако опыт последних шести — восьми лет, заметил докладчик, заставляет бывших носителей мифа о героическом противостоянии отнестись к нему наконец критически. Пора уже, говорил он, проанализировать этот миф как культурную форму и увидеть в нем не универсалию русской жизни, а частную — и сильно идеализирующую — интерпретацию частных обстоятельств. Интеллигенту и 70-х, и 80-х, и в какой-то мере еще 90-х годов казалось: стоит лишь убрать проклятую репрессивную силу, и все будет хорошо, и мир начнет преображаться под благотворным воздействием несомненно добрых и светлых начал, которые-де несут в себе все мыслящие и культурные люди. С падением советской власти начало выясняться: единомыслия и единочувствия у "всех про!рессивных" — то есть противостоявших этому государству — сил совсем даже нет. А вот что есть, почему есть и чего нет и не будет никогда, с этим еще предстоит разбираться.

Между тем соблазны реанимации "гиперсюжета" все сильнее и сильнее. Тем более что, как подозревает Леонид Баткин, 70-е вообще еще не кончились: мы чем дальше, тем больше живем в "новосоветском обществе". К. Рогов тоже говорил: в последнее время на разных уровнях нашего общества что-то слишком заметна готовность вернуться к хорошо обжитым схемам жизни 70-х годов, где все так четко расставлено по своим местам. Все уже готовятся: одни быть конформистами, другие — нонконформистами, третьи — к внутренней эмиграции... Причем, заметил докладчик, все эти люди ошибаются. Они принимают совершенно новую социальную ситуацию за старый добрый "застой" и тем вернее имеют шанс попасться в ловушку новых обстоятельств, нуждающихся не в уподоблении тем же 70-м, а в жестком беспристрастном анализе.

Чтобы такой анализ смог состояться, нужно, кроме всего прочего, уяснить себе, чем было наше прошлое — и, в частности, 70-е годы — на самом деле. А это предполагает большую работу.

Как времена Веспасиана

Интеллектуальный статус 70-х все- таки парадоксален. С одной стороны, о них еще невозможно говорить с сугубо академическими интонациями, без субъективности, без того или иного пафоса, без вольных или невольных публицистических обертонов. И не будет возможным, пока за анализ предмета будут браться представители поколений, для которых 70-е — неотъемлемая часть личного опыта, то есть еще очень долго. С другой стороны, сама потребность в объективном исследовании 70-х — следствие того, что нас сейчас весьма беспокоят, уязвляют это время и те смыслы, которые мы с ним — обоснованно или нет — связываем. Объективный анализ — верное средство если и не справиться с экзистенциальной уязвленностью, то по крайней мере извлечь из нее некоторую пользу.