Знание-сила, 2002 № 03 (897)

Каневский – почетный полярник, полярный исследователь, яркий журналист и писатель. Он явил себя человеком высочайшего духа, непостижимого терпения, упорства и неиссякаемого жизнелюбия. Именно эти качества сделали его поступки и слова необычайно важными и значимыми для всех нас. А писал он, помимо книг и статей, что-то вроде дневника многие годы.

Он запомнился ей уходящим к упряжке собак со своим напарником. Стройный, веселый, что-то рассказывал, жестикулируя. Яркое солнце, редкое в это время для Новой Земли, сверкало в непокорной шевелюре и бороде, а одежда, даже экспедиционная, мешковатая, сидела элегантно, и был он аристократически красив, ее любимый Зиночек. И вдруг – вспомнила и побежала вслед, сунула защитную маску для лица «на всякий случай». Это был первый раз, когда она спасла ему жизнь, не подозревая об этом, его любимая жена, Натик. А для всех – Наташа или Наталья Владимировна, тоже полярник, гляциолог, участник экспедиции.

Невозможно даже вообразить, какие лики обретают подчас грядущие несчастья. За три дня до того злосчастного солнечного утра, когда Зиновий ушел со своим напарником на полярное дежурство, он только что вернулся с ледникового щита в глубине острова, где они вдвоем с Наташей бессменно работали в течение пяти месяцев. Вернулись счастливые, наконец-то желанный отдых! А через два дня подошел начальник и буднично так попросил помочь гидрологу в его наблюдениях с морского льда. Завтра с утра и идти…

Погода прекрасная, голубое небо, солнце, полнейший штиль. Добрались до места, распаковали приборы, начали работу. А на утро… Утра, по существу, уже и не было. Бешеный ураган – знаменитая бора с температурой ниже -20° – обрушился на Новую Землю. Ревущее белое чудовище заняло все пространство, и места для жизни не осталось. Самолеты замирали в ангарах, а люди в прочных домах замолкали. Кто мог – молился. Стихия подвластна только богам. Люди бессильны, но не все.

Он полз 20 часов. Ветер и снег наваливались с такой силой, что мысли о том, чтобы сдаться, прекратить бессмысленный спор и борьбу, подчас посещали его. Застыть, распластаться и заснуть казалось благом. Но он полз. Когда ураган внезапно стих, он был уже недалеко от берега, его спутника нашли далеко в стороне, он был мертв. Зиновий всегда считал, что ему помогла выжить защитная маска на лице.

Я не хочу лишать читателя возможности самому прочитать слова Зиновия Каневского. Тем более что лучше и вернее не скажешь. Скажу о том, о чем не написано, но чем пронизана вся книга. О любви.

Можно представить себе, что переживала молодая женщина, только что простившись ненадолго с мужем, и каждую новую минуту терявшая его навсегда. Можно представить, как почти не покидала больницу, когда он лежал там, как старалась говорить весело и быстро, чтобы он особенно в свои мысли не входил, ожидая операции. Все это естественно. Но она уже знала, что у него не будет рук и пальцев ног.

Едва придя в себя после операции, уже зная, что рук у него нет, он увидел ее глаза… Это не ему делали операцию, а ей, не у него нет рук, а у них двоих огромная беда. Но они живы, молоды (ему было 26 лет) и вместе. Теперь еще больше, чем раньше.

Когда кто-то говорит Наташе о ее преданности, жертвенности, о ее подвиге, она искренне сердится. И правильно. При чем тут все это?!? Когда любишь, чудеса и подвиги случаются постоянно, и это – самое естественное проявление любви.

Они вместе и заново учились обычным вещам. Шли и шли долгим путем одоления и привыкания к новым обстоятельствам жизни, не давая передышки и не потакая своим слабостям.

В 1967 году в редакцию пришел подтянутый, чисто выбритый человек, правда, немного напряженный, потом признавался: «боялся, что не напечатаете». Это был Зиновий Каневский. Так мы увидели его в первый раз. Он уже печатался в журнале «Вокруг света», печатал в основном переводы с английского. Но Натан Эйдельман, историк, писатель, друг и член редколлегии нашего журнала и друг Каневского, мудро решил, что Каневский – наш автор, и прислал его к нам.

Сейчас трудно представить себе нашу жизнь без него. Казалось, радостность, смешливость, постоянная жажда шутки, усмешки, улыбки – его переполняют. С его приходом мы будто оживали. Поднимали головы от рукописей, стряхивая статейные сюжеты и смыслы, и начинали вторить ему, подыгрывая и смеясь. Его радость жизни была поразительна. Может быть, потому что слишком высокую цену ему пришлось заплатить, чтобы просто жить? Вряд ли. Думаю, и выжил он потому, что был таким сильным, жизнеутверждающим и веселым. Общение с ним было как омовение. От позы, расслабленности, жалости к себе, от душевной лености и малодушия. Рядом с ним каждый становился самим собой и, может быть, – лучше самого себя.