Знание-сила, 1998 № 02 (848)

Теперь мой рассказ о встрече с тенями. Я их не звала, они сами явились. Первый был Кун. Ну кто не знает профессора Куна! Если же кто-то не знает, то его труд... Господи Боже мой, его «Легенды и мифы древней Греции»... у кого только их не видала! В какие списки обязательной литературы они не входили! Автор же как бы растворился в своих героях и не имел значения. Латинское: «Прожить незаметно» (как высшая доблесть), цветаевское: «Пройти, чтоб не оставить следа, / Пройти, чтоб не оставить тени...» — синонимы утверждения: «Великое сродни анонимному». Каково обрести имя автора с неожиданной стороны: в единстве будней, быта, родства.

«Мать бабушки — Евгения Тимофеевна Кун, урожденная Роупер, родилась в аристократической семье выходцев из Англии и Шотландии... В семье было двенадцать детей и бабушка была младшим ребенком, дочерью уже очень немолодых родителей. Воспитание она получила чисто английское, была англиканского вероисповедания, училась в закрытом Московском пансионе для иностранцев, затем училась в консерватории по классу фортепиано. Вела семейную и деловую переписку на трех европейских языках. Позже, в советское время, давала языковые консультации.

Семейная жизнь бабушки сложилась счастливо. Муж ее — Николай Альбертович Кун (1877—1940) — профеееор-античник»... (А- Ю. Каменская).

Здесь позволю себе многоточие, поскольку одолевает сомнение. Из четверых своих детей трех профессор похоронил, последний пережил его на два года. Судьба Н. А. Куна напоминает судьбу историка Иловайского, сводного дедушки Марины Цветаевой, облаченного ею в миф, в образ Харона с ладьей, Летой и переправой в подземное царство смерти своих детей. Меня же миф повел к Офелии 1922 года — Ниночке Кун, она утонула в шестнадцать лет. «Мать не перекрестила ее на дорогу, когда дети пошли купаться, а это в доме было не принято. Бабушка никогда не простила себе этого греха». Рок двух других детей уходит из мифа в Историю: один сын погиб при строительстве Парка культуры имени Горького (1932 г.), другой — на войне (1942 г.). Лишь судьба первой дочери не выходит за рамки мифа в его классическом варианте, где бог смерти Танат прилетает к ложу умирающего: сгорела от скоротечной чахотки (1930 г.).

Если вы заглянете в Куна, в главу об Аиде, то найдете очень свою, очень личную фразу: «Ужасно царство Аида, и ненавистно оно людям».

Теперь о питательной среде мифа. Время то же, только герои другие: вождь, или тиран, если хотите, и бойкая пионерка Бурят-Монголии По фамилии Маркизова, по имени Энгельсина, что несколько сбивает с толку. И как-то остерегает.

Ее отец, партийный работник, был призван к Сталину, и юная непосредственность увязывается за ним в Москву. Очень бурятская делегация очень по-бурятски отчитывается в успехах, а Геля по-бурятски ни слова не понимает. Можно предположить, что и Сталин был в нем не силен. Кому больше надоело слушать, трудно сказать, только Геля посреди речи ни в чем неповинной колхозницы вдруг вскочила и понеслась к дорогому вождю. И вот любвеобильная девочка во всех газетах. То ли она целует вождя, то ли он ее — не столь важно. Эта бурят-монгольская Саманта Смит делается самым популярным ребенком страны. «Это я, я!» — кричит она, размахивая газетой. Она получает подарки, с нее начинается всем известное «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство» - Растроганный скульптор, кстати, выпускник Парижской Академии художеств, кстати Лавров, торопится воплотить миф в мраморе.

Все это пишется ради одной интересной детали. Известно, судьба любит обыгрывать свои жесты. Она их исчерпывает.

С тех пор прошло много лет. Отца Гели расстреляли, мать погибла при странных обстоятельствах, скульптор угодил в лагеря, а Геля стала Энгельсиной Батьковной, востоковедом. Однажды ей выпал случай попасть в запасник художественного музея. Там оказалось ее «счастливое детство», ко входу спиной. Всеохватные руки вождя по-прежнему обнимали ее, а между пальцами виднелась ржавчина. Дальше можно не продолжать, потому что ржавчина похожа на кровь.

Эти знаки Судьбы были повсюду, в каждой исповеди. На уровне закономерности или Возмездия, что ошеломляло своей непридуманностью, тем что — взаправду.

«И я попадаю на прием к заместителю генерального прокурора Рогинскому».. . («Я» — с интересной фамилией Де-Марей, четвертьфранцуженка из Одессы). «По-моему, был Вышинский генеральным тогда. У него лежало мое заявление.

— Что вы распускаете сплетни?

— Какие сплетни?

— Что вашего мужа пытали, били. В Советском Союзе пыток нет.

— Я знаю, что в Советском Союзе не имеют права пытать, поэтому вам и жалуюсь, что враги парода в Николаеве этим занимаются.

— Ну да... Вашего мужа побили, и он, как мальчик, заплакал и признался в том, чего не было. Через две недели придете за ответом.

Сколько прошло двухнедельных сроков, нс помню. Я иду в приемную НКВД, на Кузнецкий. Выстаиваю в очереди. Скапливается этих несчастных жен толпа...»

Цитирование прерываю, чтобы обозначить течение времени: три года безуспешных хлопот о пересмотре дела. И три года спустя: