Знамя девятого полка

– Я не мог… допустить этого эксперимента. Ибо я отвечаю, кроме всего, и за рабочую силу… Черт бы подрал… весь этот минометный фарш… отрыгнутый фронтом! – весело говорил он своему помощнику – офицеру итальянских колониальных войск Эдмонду Туриньи, молодому угрюмому человеку неопределенной национальности, месяц назад присланному на север Норвегии прямо из Африки и отрекомендовавшемуся бывшим французским подданным, корсиканцем. Положим, Хазенфлоу уже догадывается, почему этим, дурацким на его взгляд, мальчишеским увлечением страдает его прямой заместитель.

Мягко говоря, Хазенфлоу не разделяет подобных увлечений. При чем Корсика, когда есть «райх», «третья империя»? И на дьявола вам мертвый Наполеон, если гораздо ближе имеется живой человек, более достойный подражания?

– Кстати, откуда вы взяли это «раздевайтесь», синьор капитане? – с явным любопытством спросил начальник лагеря.

Туриньи ответил не сразу, казалось очевидным, что вопрос ему неприятен.

– Так было принято поступать в лагерях Травай Фурсе со всеми партиями вновь прибывающих каторжан, и я считаю эту систему воспитания совершенной, – неохотно и хмуро сознался он.

Хазенфлоу опять расхохотался – до чего же юн, наивен, этот свалившийся на его голову макаронщик.

– Вы, капитан, участвовали в… Абиссинской экспедиции? – вдруг без особой логической связи уже спокойнее спросил Хазенфлоу, небрежно называя кровопролитную и дорого-стоившую Италии войну словом, явно преуменьшающим ее значение.

– Я много в чем участвовал… был и в Абиссинии,– все так же сумрачно и неохотно сознался колониальный капитан.

– А кого вы предпочитаете в качестве рабочей силы, – уже педантично спросил немец,– абиссинцев или русских?

– Рабочая сила – не моя область. А бил бы я их одинаково, раз они не кладут оружия… – минуту подумав, тяжело вздохнул Туриньи и замолчал еще на полминуты. – Да! Совершенно одинаково. Черные, белые, красные. Абиссинцы, испанцы, русские, чехи. Пуля слепа одинаково, раз они не кладут оружия… – минуту подумав, подтвердил он.

Хазенфлоу только коротко дернул щекой.

– Благодарю покорно, капитан Туриньи. По-вашему, все эти оборванцы всего лишь самодвижущиеся мишени и цена любого из них – это только казенная цена пули, так?

Туриньи опять энергично мотнул головой.

– Так. Но разве этого мало? Цена пули– совсем неплохая цена, синьор капитане.

– Для вас, но не для Хазенфлоу…– наставительно напомнил немец и достал облепленный монограммами портсигар. Минуты три сидели молча.

Голубой дымок таял над прямым пробором немца, безукоризненно точно поделившим пополам его узкий сплюснутый с боков череп.

– Моя сегодняшняя встреча с Россией не первая, – опять без особой связи с предыдущим задумчиво бросил Хазенфлоу и вдруг коротко рассмеялся. – Ха, цена пули! Нет, союзник, на деловой бирже, если угодно, одна пуля вообще не котируется, ибо нам нужны каменоломни, шоссе и аэродромы по всей Норвегии. Это сейчас гораздо важнее вашей прямолинейной солдатской ярости к пленному врагу… Я жил в России и знаю, на что русские способны, если суметь взять их в руки? А вы хотите втиснуть меня всего под оболочку солдатской пули? Благодарю покорно! Я, повторяю, пять лет прожил в России и считаю, что сумел постичь все особенности так называемой русской натуры. Меня как представителя компании приглашали на их сборища, и я, почтительно стоя, выслушивал их гимны. Зачем я это делал? Исключительно затем, чтобы русские ко мне привыкли и я мог спокойно их изучать, зная, что рано или поздно это нам пригодится.

– Следовательно, вы были хорошим актером, – неопределенно усмехнулся корсиканец. – Я, например, не сумел бы этого добиться.

– О, дело не в актерстве, а в дипломатии, союзник. Инженер-механик Хазенфлоу не всегда был только начальником концлагеря для военнопленных… – не замечая насмешки, похвалился Хазенфлоу и, вероятно все-таки вспомнив те трудные пять лет, прожитые на чужой земле, глубоко вздохнул.

– Вот потому-то, капитан Туриньи, мое зрение и совершеннее вашего, потому-то и за каждой из этих живых мишеней я вижу то, чего вам никогда не увидеть – кубометры камня и земли, насыпи и котлованы…

Немец задумчиво, неспешно, кольцо в Кольцо влепил три венчика пряно-душистого дыма и, сквозь их зыбкую синеву всматриваясь в даль, мечтательно усмехнулся:

– Ну, а коренастый оборванный матрос, первый справа во втором ряду, как он вам понравился? Тип это?

Туриньи кивнул головой и вдруг хищно прищурил свои продолговатые, подернутые маслом, миндалины глаз:

– О, да. Этот безусловно типичен. Когда такие разъяряются, то бывает, что одной пули даже и в голову им мало. В тридцать пятом в Африке под Тигрэ…