В голосе коммодора звучало едва ли не ликование, и Бар-Маттай понял, что возражать ему сейчас бессмысленно. И был прав. Рейфлинту помогали стены — стальные своды отсека; они наполняли его уверенностью в непоколебимой правоте своих аргументов, ибо все, о чем он говорил, невольно подкреплялось явью «Архелона». Гигантский подводный ковчег существовал, жил, двигался, его и в самом деле ничто не связывало с обреченным материком, он витал, словно орбитальная станция в гидрокосмосе планеты,
Рейфлинт благоразумно не стал распространяться о том, что он подал на имя морского министра проект, в котором обосновывал роль подводных лодок не только как оружия возмездия, но и как резервантов цивилизации. Он предлагал создать на доступных подводных вершинах «пункты живучести», где бы во всплывающих контейнерах хранились урановые стержни для лодочных реакторов, турбинное масло и прочие припасы, позволявшие атомаринам плавать десятилетиями в отрыве от баз, от берега, от земли…
Теорию «океанического выживания» Бар-Маттай, не пускаясь в теоретические словопрения, зачеркнул для себя одной фразой: «Он не знает океана». Произнеси он это вслух, коммодор, проведший в Атлантике годы и годы, несомненно, был бы взбешен. Но Рейфлинт действительно не знал океана так, как ощущал и понимал его этот странный человек в желтом хитоне.
Летом сорок четвертого немецкая подводная лодка торпедировала в Карибском море пассажирское судно. Среди плавающих обломков на поверхности остался и месячный младенец, мать которого успела обмотать свой драгоценный сверток пробковым поясом. Дельфинья стая не дала погибнуть ребенку. Крохотное человеческое существо, повинуясь древним инстинктам, приняло море как вторую колыбель, и море приняло его как свое дитя. Мальчик прекрасно держался на воде, и одна из дельфиних впрыскивала ему в рот жирное молоко. Он научился нырять и подолгу задерживать дыхание, он научился спать так же, как дельфин, есть рыбу и уходить от опасности, держась за спинной плавник своей новой матери. Вместе же с ней он угодил в рыбацкие сети. Рыбаки глазам своим не поверили, когда увидели, как трехлетний мальчуган извивался и бился на палубе, словно дельфиненок. Он не умел ходить и ползал, опираясь лишь на локти, не прибегая даже к помощи коленей. Ел только рыбу. Щебетал, цокал и попискивал точь-в-точь как дельфины.
Об этом невероятном случае не решились писать даже самые падкие на сенсации газеты. Сыном моря заинтересовался институт антропологических исследований. В его стенах мальчик научился ходить, понимать человеческую речь. В отличие от детей, выращенных волками и другими животными, дельфиний Маугли довольно быстро вживался в общество людей и в умственном развитии очень скоро догнал сверстников. От прежнего образа жизни в его характере остались только три неизгладимые черты: он мог есть только то, что поставляло море, спал по-дельфиньи — вполглаза, полубодрствуя то одним полушарием мозга, то другим, и, наконец, последнее: его совершенно не волновали женщины.
…Первым обнаружил признаки этой странной болезни стюард. Точнее, Бар-Маттай, который с ужасом наблюдал, как Бахтияр, опершись ладонью на раскаленную плиту, завинчивал под подволоком клинкет вентиляции. Ладонь дымилась, и потрескивала, а стюард, не отрываясь от клинкета, удивленно пробормотал:
— Черт побери, где-то подгорает мясо!
И тут он дико уставился на ладонь. Он совершенно не чувствовал боли…
Бахтияр показал ладонь доктору. На месте ожога проступило бронзовое пятно.
— Ничего страшного, — утешил его Коколайнен, — временная атрофия болевых рецепторов. Если в драке тебя пырнут ножом, ты не будешь вопить как кролик.
— И на том спасибо, док…
Бахтияр ушел, лязгнув гермодверью.
— Ну, вот и началось — пробормотал Коколайнен и обреченно уставился в одну точку.
— Скверные дела, — невозмутимо сказал старший офицер Рейфлинту. — Должно быть, барахлит биозащита реактора. Наш стюард весь в бронзовых пятнах…
— Биозащита в норме, — ответил Рейфлинт. — Час назад я лично осмотрел датчики.
— Может быть, поместить больного в изолятор? — неуверенно предложил Рооп.
— Не надо.
— Но почему?!
— Я не могу управлять кораблем из изолятора.
И командир показал Роопу бронзовые ладони.
Подвсплывший «Архелон» бурунил воду выставленной антенной.
Барни нажал клавишу передатчика, крутнулся барабанчик с перфолентой, и антенна СБД — сверхбыстродействующей связи — выстрелила в эфир тревожную радиограмму. Спутник-ретранслятор передал ее в приемный центр военно-морских сил.
Вскоре Рейфлинт зачитал ответную шифрограмму морского министра старшему офицеру:
«Подводному рейдеру прекратить боевое патрулирование. Следовать на север. Встать к барже на внешнем рейде базы. Перенести на баржу контейнер с биологическим материалом. После передачи бактериологических проб отойти южнее мыса Шедруп и лечь в дрейф. Ждать дальнейших распоряжений».