Змееловы

— Гриднева.

— Послушайте, вы в своем уме?

— Совершенно в полном уме, — обиделся младший лейтенант.

— Это моя дочь, молодой человек. И если это не она, то я сошла с ума.

Семен Трудных уставился на Каминскую.

— Хорошо, допустим, это ваша дочь, — начал он глухо.

Актриса, заломив руки, произнесла поставленным голосом:

— Вы говорите — допустим! Вот эти руки вынянчили ее, слабую малютку, хрупкую, подверженную всем болезням. О! Сколько вытерпела эта женщина, которая сейчас перед вами, сколько бессонных ночей у детской кроватки она провела, не смыкая глаз! А вы говорите — допустим!

Младший лейтенант почувствовал, что инициатива ускользает из его рук, и решил наступать.

— Если вы так любите свое дитя, то как же вы допустили? — строго посмотрел он на актрису.

— Что допустила?

— Уж и не знаете?

— Ничего не знаю.

— Неужели вы ничего не замечали?

— Нет. Я знаю, что у Оли все благополучно. Она весела, здорова, полна сил, молодости…

Семен Трудных покачал головой:

— Значит, скрытная у вас дочь. От родной мамаши секреты имеет. Брак-то у Гридневой того, не очень веселый…

Каминская схватилась за голову:

— Позвольте, позвольте, какой брак?

— А зачем она в Талышинск сбежала? — Младший лейтенант окинул взглядом комнату. — В таких хоромах только и хлебать счастье большой ложкой. Допек, видать, ее муженек здорово… Сильно пьет, говорят?

— Кто?

— Зятек ваш.

— Чего пьет?

— Не лимонад, конечно.

Актриса, заикаясь, переспросила:

— Кто пьет?

— Гриднев.

— Ну и пусть Гриднев пьет, — облегченно вздохнула Каминская. — Вас это волнует?

— Нет, собственно… — замялся младший лейтенант.

— Ну, а меня — тем более.

— Как это?

— Вот так.

Семен Трудных тяжело вздохнул:

— М-да… Значит, вы утверждаете, что вам все равно?

— Абсолютно!

— А то, что он при этом бьет гражданку Гридневу?

— Молодой человек, я прожила долгую жизнь на сцене и в жизни: если женщина позволяет себя бить, она того заслуживает.

— И вы так спокойно об этом говорите?

— Конечно.

— У вас есть муж?

— Разумеется.

— Взял бы он и накостылял ему хорошенько, если не хотите в милицию обращаться.

— Кому накостылял?

— Гридневу.

— С какой стати?

Младший лейтенант ошалело посмотрел на актрису.

— За дочь.

— Какую дочь?

— Вы же показали, что Гриднева — ваша дочь!

— Поразительно! О мужчины, мужчины! Это вы можете сомневаться, вам принадлежит ребенок или нет. А мы знаем наверняка. У меня нет дочери по фамилии Гриднева. У меня одна Оля.

Семен Трудных вытер со лба пот.

— Товарищ Каминская, как же так получается?

— Поймите, я устала от вашей печальной истории. Я ничем не могу помочь этой несчастной женщине. Как мать, как жена, я могу понять горе этого человека, но я не депутат, не общественный деятель. Я только актриса. А мой муж имеет слишком большой чин, чтобы драться с каким-то невоспитанным гражданином. — Каминская жестом остановила пытавшегося что-то сказать Трудных. — Давайте с этим покончим. Одно я у вас хочу спросить: что это за молодой человек, снятый рядом с Оленькой? У него правильные черты лица. И, я бы сказала, приятные.

— Хорошо, я отвечу. Но потом вы мне ответите на несколько вопросов.

— Только, ради бога, оставим в покое какую-то Гридневу.

— Это Азаров. Он сейчас, как бы это выразиться, под следствием.

— Никогда бы не подумала! — удивилась Каминская. — Открытое, честное лицо…

— Людмила Арсеньевна, — осторожно начал Трудных, — я все-таки вас прошу, в интересах законности и советского порядка расскажите о вашей дочери. Понимаете, по делу Оля проходит как Гриднева… Она ведь на мужниной фамилии.

— Не знаю я никакую Гридневу! — взорвалась Каминская.

Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы в дверях не появился высокий седой мужчина в морской форме, с погонами вице-адмирала!

— Никита! — бросилась к нему Каминская. — Это ужасно!

Вице-адмирал недоуменно посмотрел на милиционера. Тот отрапортовал, как начальству:

— Младший лейтенант милиции Семен Трудных.

— Никита Павлович Рославцев… — протянул он руку гостю. — Успокойся, Люда. А вы, младший лейтенант, давайте побеседуем у меня.

У вице-адмирала был приятный баритон. Слова он немного растягивал, как и Каминская.

Кабинет Рославцева отличался простотой. Одна стена — сплошной стеллаж, набитый книгами, небольшой письменный стол, два кресла у журнального столика-торшера и длинный аквариум на железной подставке, освещенный откуда-то сбоку мягким и ровным светом.

Они расположились в креслах.

Пришедший в себя младший лейтенант рассказал Рославцеву, по какому делу приехал в Москву, историю с пропажей сухого яда. В той мере, насколько это было разрешено следователем.

Никита Павлович выслушал его внимательно, вопросов не задавал. Когда Семен Трудных закончил, вице-адмирал встал, прошелся по комнате.