Злые умыслы

Дючетт радостно запищала, откинула крышку и посмотрела мечтательно на горы розовой ткани, бережно уложенной в сундук. Она провела пальцами по корсету с бусинами, нежно коснулась тонких рукавов.

— Так красиво! — выдохнула она. — Почему ты не надела его сегодня, Серина? Разве не это отец прислал для встречи с принцем?

Серина опустила сумку с плеча на кровать, а потом сунула ладони в рукава ее робы послушницы. Великая мать Дидьен пыталась убедить ее отдать наряд на время пути из храма в Водехран, но Серина настояла, что оставит его. Она ощущала себя в этом удобнее, чем в том, что ей прислал отец. Особенно, когда розовое платье так манило Дючетт.

— Такое платье неудобно для пути, — сказала она. — Оно точно испачкалось бы, или его зацепили бы колеса. И хорошо, что я не в нем. Сестры несколько часов будут менять разбитое колесо, и будет уже темно для пути. Мы не успеем в Дюнлок до завтра.

— Но ты будешь в нем завтра, да? — словно сжимая святую реликвию, Дючетт подняла головной убор с камнями и вуалью, подняла его и стала восхищаться им.

Рот Серины дрогнул в улыбке. Она прошла к Дючетт, забрала головной убор, оттолкнула капюшон послушницы подруги, опустила украшение на ее голову. Дючетт охнула, когда шелк упал ей на плечи.

— О, Серина! Не надо! — возразила она, но не пыталась снять головной убор. Ее ладони теребили шелк, лицо сияло. — Как я выгляжу? — спросила она, вертясь. — Похожа на настоящую леди?

Серина склонила голову. Дючетт была простой и худой, с румяными щеками и заразительной улыбкой. Никакие украшения не сделали бы ее красавицей, а камни и вуаль не могли скрыть ее лысую голову неровной формы. Но она хотя бы носила украшение лишь для игры, никто не ждал, что она будет играть красавицу в реальности.

— Тебе это идет больше, чем мне, — искренне сказала Серина.

Дючетт рассмеялась и закружилась, шелк развевался за ней.

— Я хотела бы стать принцессой! — она раздраженно посмотрела на Серину. — Почему ты все время такая хмурая? Мы будто едем на твои похороны, а не на свадьбу.

Дрожь пробежала по спине Серины. Она старалась не смотреть на сумку на ее кровати, где был еретический перевод священного писания, выполненный сестрой Ильдой.

За ересь казнили… и эта судьба нынче была куда ближе обычного.

Сирена пожала плечами и издала смешок.

— Может, я просто предпочитаю робы и капюшоны, — она шагнула вперед и забрала головной убор с лысой головы Дючетт.

— Ну и глупо, — ответила Дючетт, гладя шелк пальцами, а потом отпуская. — Я бы легко с тобой поменялась!

— А я с тобой, — прошептала Серина. Но Дючетт не слышала ее. Послушница прошла по палатке и опустилась на кровать Серины.

— О, мои ноги! — застонала она. — Наверное, мы прошли сотню миль сегодня. А теперь нас ждет ночь в дороге, а не в постелях, — она плюхнулась на одеяла, задрала ноги и сцепила пальцы за головой. — Ты хотя бы поспишь внутри. Остальным придется прятаться под телегами и молиться, чтобы не было дождя.

— Можешь поспать сегодня тут, Дючетт, — Серина сунула вуаль к платью и опустила крышку сундука. — Тут хватит места на еще одного человека, — об этом она тоже спорила с Великой матерью, отправляясь в путь. Серина не хотела особое отношение: личную палатку, роскошную, как для высшей жрицы. Это отделяло ее от послушников еще сильнее.

Улыбка Дючетт немного увяла от приглашения Серины, она печально нахмурилась. Она огляделась в палатке, которая была не очень большой, и покачала головой.

— Нет. Если я останусь, сестра Альбина порвет меня утром. Она заставит меня петь молитвы покаяния, пока я не сорву голос. Лучше не злить ее, — Дючетт села и слезла с кровати. При этом сумка Серины упала, и что-то вылетело из нее на пол.

Сердце Серины почти остановилось.

— Что это? — Дючетт подняла маленький потрепанный по краям пергамент. Она перевернула его, увидела край сломанной печати на краю и затаила дыхание. — Это… королевский орел? О! — она подняла взгляд, глаза сияли, кривые зубы сверкнули в понимающей улыбке. — Это любовное письмо от Золотого принца?

— Нет, отдай! — Серина пересекла палатку и забрала письмо из рук Дючетт. Она поняла, как резко звучала, подняла голову и быстро смягчила голос. — Прости, Дючетт, это… важное послание из Дюнлока, эм,… с важными деталями.

Дючетт изображала улыбки и беспечность, но не была дурой. Она приподняла бровь, открыла рот, но передумала и закрыла его.

— Я принесу ужин, миледи, — холодно сказала она и вышла из палатки, оставив Серину.

Слово «миледи» звенело в ее ушах, Серина скривилась и опустила голову. Она не должна была так говорить о Дючетт. Но мысль, что кто-то увидит содержимое этого письма… особенно Дючетт, которая не могла держать язык за зубами…

Она посмотрела на пергамент, прижатый к груди. Нужно было давно уничтожить это письмо.