Зловещий брак

Иногда бывало так тяжко, что я вынуждена была останавливаться, чтобы передохнуть. В некоторых местах, наоборот, каменистая тропа была такой гладкой и отполированной, что приходилось следить, дабы носилки не ударили мне сзади по ногам. Примерно через полчаса я совершенно выбилась из сил. Однако через некоторое время я обнаружила, что по-прежнему тащу носилки. Каким-то образом мне иногда удавалось впадать в благословенное беспамятство; это случалось несколько раз, хотя с каждым разом периоды транса становились все короче; мои плечи и шея горели и болели — и это возвращало меня к реальности. Дождь охлаждал мои раны и приносил хоть какое-то облегчение.

Я потеряла чувство времени, но предполагаю, что с того момента, как мы оставили вершину скалы, прошло два или три часа — и вот я, подняв голову, увидела сквозь пелену дождя очертания зданий впереди. Я узнала шпиль маленькой церкви Тэйвистока, крыши домишек, казавшиеся громадой на их фоне Доминиканский монастырь и госпиталь при нем.

На меня снизошло какое-то тупое удовлетворение — но оно сменилось тревогой, как только я почувствовала, что мне стало неимоверно трудно переставлять ноги. Я принялась было считать шаги, но обнаружила, что лежу на земле, рыдая и повторяя: «Габнор… Габнор…»

И тут его голос прозвучал в моей голове: «Не подведи меня, Кейси». Я пережила трудную внутреннюю борьбу, а затем буквально бросилась грудью на большую деревянную дверь в арке. Это была главная госпитальная дверь. Мы с Дэниелом привозили сюда медикаменты, когда сломался пароход острова. Я принялась отчаянно звонить в колокольчик.

За дверью раздались слабые звуки. Подняли засов, повернули ручку двери. Она чуть открылась, и в свете фонаря я увидела человека в коричневом монашеском одеянии. Я вспомнила его имя… Отец Джозеф из приходской церкви. Он приходил на пристань специально для того, чтобы поблагодарить нас, когда мы привезли медикаменты для госпиталя, и некоторое время разговаривал с Дэниелом. Позади него стояли монашенка и джентльмен средних лет в сюртуке, с редкими светлыми волосами и длинным худым лицом.

Я сделала шаг, волоча позади себя носилки, и упала на колени, обернувшись и указывая на мистера Редвинга:

— Аппендикс, — сказала я странным, чужим голосом. — Аппендикс… болит у него нутро… этот белый страдает животом… животом… — и я в ритм словам тыкала пальцем себе в живот.

Я упала. Все поплыло перед глазами. Надо мной близко склонилось бородатое лицо отца Джозефа, и я слышала, как он изумленным голосом произнес:

— Так это женщина Гарри Ленга с «Кейси»! Боже милосердный, но посмотрите на ее плечи… Они содраны до мяса!

Я успела проговорить:

— Габнор велел мне идти…

И провалилась в тьму. Больше я не видела и не слышала ничего.

9

Были времена, когда я выходила из небытия и чувствовала, как чьи-то нежные руки лечат мое израненное тело, но я всегда хотела вновь уйти назад, потому что мое спящее сознание знало: пробуждение принесет лишь горе и страх. Но рано или поздно момент пробуждения должен был наступить.

Против моей воли глаза мои медленно открылись. Я увидела, что нахожусь в маленькой комнате с крашенными в белый цвет стенами и открытым окном, забранным экраном от мух. Через него видно было чистое голубое небо.

Дэниел! Память вонзилась в меня безжалостными своими клыками. В горле поднялся комок рыданий, и я повернулась набок, чтобы спрятать лицо в забинтованные ладони, и заплакала… заплакала по славному смелому человеку, который был моим другом столько месяцев, которого я любила. Кто-то мне на лоб положил прохладную руку, и женский голос проговорил:

— Плачь, плачь, дитя мое. Поплачь всласть — это принесет облегчение бедному сердцу. Вот тебе платок, утри глазки, милая. Постарайся не замочить слезами повязку. Ты понимаешь меня?

Я взяла платок, приложила его к глазам и продолжала плакать. Когда прошел спазм рыданий, я попыталась собраться с мыслями. Я знала, что не пролила еще своей последней слезы по Дэниелу. Будут впереди времена, когда память о нем схватит меня за горло — и я вновь буду оплакивать своего лучшего друга, но Дэниел — такой, каким я знала его, не захотел бы, чтобы я всецело отдалась скорби. Я помнила терпеливое мужество, с которым он встретил свое новое будущее, когда потерял Мэй, и я должна была последовать его примеру.

Новое будущее?.. Страх сдавил мне горло холодными пальцами. Теперь я была одна. Я была Кейси, у меня теперь не было иного имени; я была женщина-кули без дома и работы, без денег и защиты. Что ожидает меня впереди? Одно было несомненно: я никогда не смогу вновь стать Эммой Делани.

Я повернулась на спину, поморщившись от боли в плечах, и открыла опухшие от слез глаза. Рядом со мной сидела маленькая монахиня средних лет с приятным лицом и грустно улыбалась.

— Мы все опечалены этой трагедией, Кейси, — сказала она. — Мистер Редвинг рассказал нам о вашей смелости.

Мистер Редвинг. Я совершенно о нем забыла.