Злой гений Нью-Йорка

Белль Диллар сыграла несколько сетов на городских кортах, но, так как там собралось много народа, она дважды уступала свою очередь подруге. Другие игроки не могли с уверенностью сказать, все ли время, пока шла игра, она оставалась на территории кортов.

Время, когда Драккер ушел из подвала, определялось уходом Сперлинга, но после этого его уже никто не видел. Драккер подтвердил, что не встретил во время своей прогулки никого из соседей, но зачем-то остановился, чтобы поиграть с совершенно незнакомыми детишками.

Парди работал в своем кабинете один. Его старая кухарка и японец-слуга утром находились в задней части дома и своего хозяина видели только за обедом. Поэтому именно его алиби можно считать сомнительным.

Миссис Драккер приходится верить на слово, потому что никто не видел ее между половиной десятого, когда Драккер отправился на встречу с Арнессоном, и часом дня, когда кухарка принесла ей еду.

Алиби Бидл проверялось достаточно просто. Парди лично видел, как она выходила из дома в 10:35. Кроме того, ее заметили несколько мелких торговцев на рынке между одиннадцатью и двенадцатью часами.

Был проверен и тот факт, что Сперлинг действительно сел на поезд, отправлявшийся в 11:40 в Скарсдейл. Следовательно, он покинул дом Диллара именно тогда, когда это и было установлено, то есть в 11:15. Это не имело большого значения, так как Сперлинга уже вычеркнули из списка подозреваемых. Правда, Хит заметил, что, если бы не этот поезд, Сперлинга можно было бы снова начать подозревать в убийстве своего товарища.

Занимаясь расследованием более подробно, сержант стал раскапывать связи между людьми, имевшими отношение к трагедии. Задача оказалась несложной. Все достопочтенные граждане были хорошо известны, но Хиту не удалось добыть такой информации о ком-либо из них, которая могла бы пролить свет на ужасную тайну страшного преступления. Ни малейшего намека на мотив убийства! Прошла неделя интенсивной работы, но расследование не продвинулось вперед ни на шаг.

Сперлинга пока не отпускали. Первоначальные улики да еще его абсурдное признание не позволяли властям выпустить его из-под стражи. Между тем Маркхэм успел встретиться с адвокатами, которых нанял отец Сперлинга. В результате было достигнуто нечто вроде джентльменского соглашения. С одной стороны, Сперлингу не предъявляли обвинения (несмотря на заседание большого жюри присяжных как раз в это время), с другой — защитники не торопились передавать дело в суд. Казалось, и прокурор, и защитники Сперлинга ожидали появления настоящего преступника.

Маркхэм несколько раз беседовал с домочадцами профессора Диллара в надежде выудить у них новые сведения. Кроме того, Парди специально вызывали к прокурору, где он под присягой давал письменные показания о том, что именно он видел из окна своего кабинета в день трагедии. Разумеется, снова допросили и миссис Драккер, но она продолжала упорствовать, заявляя, что не выглядывала в то утро из окна и уж тем более не кричала. Это последнее утверждение ее даже рассмешило.

Драккер немного изменил свои первоначальные показания. Теперь он уже не утверждал, что женский крик доносился из комнаты его матери. Адольф признавал, что, возможно, он обознался и кричал кто-то из соседнего жилого дома. Когда он вошел к матери в комнату через некоторое время после этого, она спокойно напевала какую-то немецкую колыбельную песенку. «По-моему, это был „Ганс и Гретель“», — не совсем уверенно уточнил он. Маркхэм, смирившись с тем, что от этих соседей ничего толкового не добиться, сосредоточил свои усилия на обитателях дома самого профессора Диллара.

Арнессон присутствовал на неофициальной конференции, проходившей в кабинете прокурора, и хотя держался молодцом, все же чувствовалось, что он пребывал в той же растерянности, что и все остальные. Вэнс продолжал подшучивать над его математическими формулами, но Арнессон заявил, что для выведения подобного уравнения ему по-прежнему не хватает данных. В остальном молодой ученый и не собирался сдаваться, чем доводил прокурора до исступления. Маркхэм уже корил себя за то, что позволил Вэнсу использовать Арнессона, но тот был по-прежнему уверен, что ученый, с его неординарным умом, рано или поздно выдаст нечто такое, что существенным образом изменит ход расследования.

— Разумеется, вся его криминально-математическая теория — это сущий бред, — признавал Вэнс, — но психология вовсе не абстрактная наука, и вот именно она в конце концов и разложит нашу головоломку на составные части. А пока нам нужно продолжать работу. Ну, а кто, кроме Арнессона, знает дом профессора изнутри? Он знаком с Драккерами, он накоротке с Парди. И, уж конечно, столь заслуженный ученый обладает колоссальным умом и способностями рассуждать логически. И до тех пор, пока он занят своим собственным расследованием, пока оно его интересует, он может набрести на нечто такое, что станет для нас доводом огромной значимости.

— Возможно, вы правы, — проворчал Маркхэм. — Но его нелепое поведение действует мне на нервы.