— Вы думаете… Илья не знал про него? — спросил он так, будто я возражал ему. — Знал! Убил Елизара, спустил его по крутизне и сбросил вниз. Расчет прост: на дне ущелья его похоронит осыпь. Попробуй найди!
— Конечно, приди мы сюда до дождя, — вероятно, нашли бы подтверждение твоим предположениям.
— А стреляная гильза? — продолжал он возмущенно. — Окурки?! Не доказательства разве? А то, что он издевается над нами?! Думает, все шито-крыто. Вернемся, я возьму его за глотку, как миленький признается.
— У тебя, брат, приемы!.. Конечно, надо добиться от него признания. Но, прошу тебя, не горячись.
— Ну ладно, придем — погладите его по головке. — Павел обиженно отворачивается.
— Спокойно, Павел. Мне кажется, многое тут, на Ямбуе, запутано: эвенки сваливают на злого духа, Илья ведет себя странно, и ко всему еще тут и шатун. Только Елизар, живой или мертвый, мог бы все это распутать.
— Вы думаете, что он жив? — Павел вопросительно смотрит мне в глаза.
— Нет, не думаю. Елизар — опытный таежник, дал бы о себе знать… А впрочем, чего в тайге не бывает!
— Что же будем делить?
— Продолжать поиски. Спустимся на дно, ущелья, чтобы проверить твои предположения.
— Тут нам не спуститься. Опасно. Надо идти кружным путем, но на это у нас не хватает времени.
— Пожалуй, ты прав. Поздно. Давай сегодня осмотрим северные склоны Ямбуя, а завтра обследуем дно ущелья; Ветер встречный, и, может быть, Загря что-нибудь почует.
Проходя мимо тура, я замечаю широкий протес на одной из ног пирамиды, мелко исписанный карандашом.
— Это еще от строителей осталось, — поясняет Павел.
Я подхожу ближе, читаю вслух:
— Вот и пойдем по одному из этих направлений. Лучше, пожалуй, к воде. Там и чайку попьем.
— Чайку не плохо. А лепешку я, пожалуй, съем на ходу, что-то проголодался.
Я прячу в карман бережно завернутые в носовой платок гильзу и окурки. Определяю по буссоли направление, засекаю дальние ориентиры, и мы покидаем вершину Ямбуя. Загря идет с Павлом. Он все время забегает вперед, голодными глазами следит, как тот жует лепешку, пока не получает от него кусочек.
Глава 11
КОТЕЛОК НА ДЕРЕВЕ
Спускаемся по карнизам.
Ветер, стужа и вода источили скалы, развалили их и измельчили в бесплодную пыль. Безграничные потоки курумов стекают по склону до самого подножья. Сползая, они заполняют овражки, щели, сглаживают террасы и внезапно обрываются, лишь только дотронувшись своими широкими языками до мокрых марей у подножья гольца.
Тут, на склонах, не видно признаков жизни. Курумы еще «молодые», неустойчивые. Им нет еще и миллиона геологических лет. На камнях не видно никаких лишайников, самых нетребовательных представителей растительного мира. Здесь еще активно продолжается разрушительный процесс гор.
Мы переползаем через прилавки, протискиваемся в щели между крупными обломками, прыгаем с камня на камень. Ниже неожиданно натыкаемся на тропку. Она помогает нам выбраться из хаоса руин; и тут наконец мы видим каменные стояки, о которых написали строители на ноге пирамиды.
Тропка бежит вкось склона по ягелю. Мы прощупываем глазами каждую вмятину на ней, каждый куст, каждые потревоженные лишайники, осматриваем каменные стояки. Нет, человек и тут, кажется, давно не ходил.
Ниже тропка заметнее. В воздухе разлит хвойный аромат. В лицо бьет тугой теплый ветер. Податливые стланики гнутся под ним, припадают к земле.
Через полчаса вступаем в заросли редких кустарников. Дальше они постепенно густеют, исчезают просветы.
Откуда-то доносится одинокий крик хищной птицы. Мы останавливаемся. Небо пустое. Неужели где-то поблизости пируют орлы? Мои нервы за последние дни, кажется, слишком взвинчены.
Павел скручивает цигарку. Красным огоньком вспыхивает спичка у рта, и синеватый дымок прикрывает его лицо. Крик хищной птицы не повторился, но тревожные мысли, навеянные им, так и остались в душе.
Стланики неохотно пропускают нас. Пахучие ветки хлещут по лицу, стелющиеся по земле стволы мешают идти. Зато сколько в этих зарослях хвойной свежести!
— Глухарь, смотрите, глухарь! — слышу шепот Павла позади.
Я давно заметил темное пятно на дереве, но не мог разобрать, что это такое. Прячась за стланик, мы подбираемся поближе, одновременно выглядываем, — да так и замираем: на макушке высокой лиственницы висит котелок, зацепившись дужкой за сломанную вершину.
— Что за чудо! — восклицает Павел.
— Откуда бы котелку взяться? — говорю я, пораженный находкой не меньше моего спутника. — Кому и зачем понадобилось повесить его на вершине?
Павел, не торопясь, вытаскивает из рюкзака топор, плюет на ладонь, подходит к лиственнице.