Злой дух Ямбуя

Павел разбавил теплой водой вчерашнюю кашу в чумане, поставил перед Загрей. Тот пробудился, не поднимая головы, покосился сонными глазами на чуман, но есть не стал.

— Летит! — радостно закричал Павел, подняв кверху голову и заслоняя ладонью свет солнца.

На фоне облака четко выкроился силуэт крылатой птицы. Я бросил на огонь охапку сырых веток, и над лесом, как гигантский гриб, поднялся толстый столб дыма.

Павел передает на самолет задание. Машина с гулом проносится над нами, огибает Ямбуй, парит над немым пространством. С борта мы неизменно получаем:

«Видимость отличная, никаких признаков присутствия человека».

Почти час самолет кружился над пустынным пространством, то припадая к топкой низине, то уходя вверх, реял над горами и улетел обратно, не оставив нам никакой, надежды.

— Илья! — окликнул я проводника, все еще сидящего у своего огня. — Ты не знаешь, кто делал под Ямбуем медвежьи ловушки и сколько их тут?

Тот неопределенно повел плечами.

— Не знаешь или не хочешь отвечать? Илья, не поднимая головы, покосился в мою сторону, но рта не раскрыл.

— Да он же издевается! — вскипел Павел. — Чего молчишь?!

— Не горячись, — сказал я тихо. — Обозлится, натворит чего-нибудь и уйдет, потом ищи ветра в поле!

— Тогда зачем же ждать? Проще обезоружить его.

— Нам сейчас не до него. Давай-ка лучше завтракать, собираться и идти искать Елизара. Нельзя медлить.

— А если он сбежит?

— Коли захочет сбежать, он это сделает в любое время.

— Ладно… — соглашается Павел.

— Так вот, слушай. Люди придут завтра. Хорошо бы нам до их прихода обследовать вершину гольца.

— А как же с рацией? Не натворил бы чего! — Павел повел головой в сторону Ильи.

— Закрой на ключ, вот и все.

— Без рации мы тут пропадем!

— Ну и не брать же ее с собою!

Стали готовиться, и тут выяснилось, что у нас кончились лепешки. Пришлось почти на два часа отложить выход. Павел, засучив рукава, занялся тестом, а я прилег отдохнуть. Уснул мгновенно, даже не успев вытащить шишку, попавшую под бок, и положить под голову руку…

Этот сон после нервной встряски вернул мне бодрость и силы.

Идем налегке: два ружья, топор, в рюкзаках по паре лепешек, по куску мяса и по плащу, на случай, если застанет ночь.

Шагаем через марь. Загря еще не пришел в себя после ночных приключений, а мы снова тащим его с собою. Тайга напоена обилием запахов. В них кобель прекрасно разбирается, а это очень важно. Ведь мы, люди, ощущаем все зримо, запахи же дают нам смутное представление о местности, по которой идем. Тут человек и собака как бы дополняют друг друга: чего не увидит глаз одного, то уловит чутье другого.

Минуем последние ряды кочек, залитых черной, затхлой водой. Всюду неустроенность и бедность природы. Даже щедрая осень бессильна одеть в приличный наряд этот бесплодный клочок земли — марь. Только кое-где по обмежкам багровеют заросли голубики, да разве на мерзлотных буграх увидишь ярко — красную россыпь клюквы или гроздья дозревающей брусники!

За клочковатой марью начинаются стланиковые заросли, опоясывающие подножья Ямбуя. Идем на подъем. Чем выше, тем круче. По склонам серыми потоками стекают курумы — каменные россыпи. Сюда к ним выбрались прилипшие к обломкам белые камнеломки, пытающиеся украсить серую поверхность. Кое-где на влажной почве сиротливо торчат черноголовые осочки.

Никакие ветры не могут вырвать корни этих растений из тесных щелей, и стужи бессильны умертвить их. Видно, здесь создаются более приспособленные к суровому климату и каменистой почве виды растений. Пока что здесь все бедно, рождается уродливым: цветы крошечные, без запаха, деревья чахлые, даже небо бесцветное. И все же есть то, что приводит человека в восторг, — это удивительная стойкость растений в борьбе за право существовать.

И, поняв это, я увидел по-настоящему чудеса и могущество северной природы, открыл ее для себя. С тех пор хилые растения, вскормленные вечной мерзлотой, дупляные лиственницы, крошечные ивки, почвой которым служат россыпи да скалы, лютики, фиалки, расцветшие на снегу, вызывают во мне не чувство жалости, а восхищения!

Мы лезем, карабкаемся по прилавкам крутогрудого Ямбуя. Изредка устраиваем короткую передышку, и тогда взгляд устремляется к нагорью, лежащему теперь у наших ног. Мы впервые смотрим на него сверху. Отсюда оно кажется еще более безрадостным, потускневшим, будто вывернутым наизнанку. А у подножья Ямбуя — зыбуны, озера и озерки, как слезинки, щедро рассыпанные по ярко — зеленому ковру мхов.

Иногда задерживаемся, стоим молча. Ждем, не взовьется ли на равнине дымок, не долетит ли Стон Елизара?… Нет. Лес, озера, камни молчат.

— Врет, убийца, что Елизар ушел на Ямбуй. Он расправился с ним где-то в пути и посылает нас сюда, чтобы запутать следы. Ей-богу, это так! — говорит Павел.

— Если мы на вершине не найдем следов пребывания Елизара, тогда заставим Илью повторить с нами путь сюда в обратном направлении.

— А что это даст?