Злой дух Ямбуя

Меня сразу подкупила Сакарды своей непринужденностью и детской откровенностью. Она подвижна и легка, как птица в полете. Её дочерна тёмная кожа лоснилась. Глаза с ярким блеском смело глядели из-под густых ресниц. Чёрные волосы смазаны жиром и заплетены в косичку.

Мы с Плоткиным в сопровождении всей детской оравы поднялись на высокий берег. Изба председателя была новенькой, только что выстроенной, под тесовой крышей, тыльной стороной обращена к обрыву, а фасадом к маленькой площади, беспорядочно утыканной старыми летними чумами.

Сакарды подвела нас к высокому деревянному частоколу.

—Айсан, встречай, к вам люди пришли! — крикнула девочка, открывая калитку, и, пропустив нас вперед, исчезла.

На веранде, за столом с кипящим самоваром, в одиночестве сидел мужчина лет сорока, пил чай. Увидев нас, он поднялся, одёрнул на животе рубаху, беспокойными глазами глянул на меня, потом на Плоткина, засуетился.

—Здравствуйте!.. Здравствуйте!.. Заходите, садитесь, гостям всегда рад.— И пододвинул к столу две табуретки.— Извините, что у меня такой раскордаш, жена уехала к своим в жилуху, а я, как видите, не справляюсь с домашним хозяйством, по уши утонул.

—Нам, кажется, повезло, к чаю угодили? — сказал Плоткин, присаживаясь к столу.

—С дороги чай не плохо. Как доехали?

—Спасибо, ничего.

Айсан достал из шкафчика чашки и стал разливать чай, не сводя с нас изучающих глаз.

Председатель был узкоплечий, небольшого роста, слегка оседал на левый бок, на хромую ногу. Лицо у него круглое. Нижняя челюсть слегка выдвинута. Давно не стриженные волосы лохмами лежали на голове. Одет он был неопрятно, на ногах обшарпанные кирзовые сапоги. Говорил вкрадчиво, словно стесняясь.

—Куда путь держите? — спросил он, ставя перед нами чашки.

—Пока к вам,— ответил Плоткин.

Брови у председателя дрогнули, он неестественно улыбнулся, но ничего не спросил.

—Мы ведь с вами, Айсан, давно знакомы, только не виделись,— наконец-то решил я объясниться.

Он пристально глянул на меня, на Плоткина — и вдруг радостная мысль осенила его.

—Из экспедиции, что ли?!

—Да.

Председатель с облегчением опустился на скамейку.

—Ревизию обещали из района, гляжу на вас и думаю, вроде бы не похожи на ревизоров, а другим тут делать нечего, живём мы на краю земли. За нами — ни души, гнус да болото.

—Ревизию по какому случаю? — спросил я.

—Кто его знает,— ответил он приглушенным голосом.— Сколько ни старайся, сколько ни делай людям добра, всё им мало, так и норовят тебе напакостить!

—Это что, эвенки вас обижают?

—А то кто же!

—Вот уж не сказал бы, добрее не встречал людей.

—Это было когда-то,— энергично запротестовал председатель.— Теперь все грамотные. Пальца в рот не клади — враз откусят!

—Что-то вы путаете! Не знают они и малой доли людских пороков. Уж я-то насмотрелся на них за таежную жизнь.

—Кто его разберет. Может, это и не они кляузы в район пишут, а радист,— заколебался председатель и, не высказав своих мыслей, ушел в огород, принес пучок зелёного лука, несколько морковок.

На столе появился отварной картофель. Об этом мы могли только мечтать.

—Вы с устатка выпьете по маленькой? — И Айсан, не дожидаясь ответа, юркнул в избу, принес графин с водкой, рюмки.

У раскрытой калитки точно вырос из-под земли старик, длинный, худой, в эвенкийской поношенной одежонке, сшитой из самодельной лосины и загрубевшей от долгой носки. Он был крепок, в том возрасте, когда человек ещё надеется на себя. Во всем его облике угадывался лесной кочевник.

Старик прикрыл за собою вход, робкими шагами подошел к веранде, ощупал ногою ступеньку, не торопясь, поднялся на нее. Дальше не пошел. Прислонившись плечом к стене и сложив на животе натруженные руки, он оглянулся. Его не удивило присутствие незнакомых людей. Лицо у старика бесцветное, сухое, как камень, исполосованное лиловыми рубцами, было спокойно. Казалось, ударь сейчас по хате гроза — и он не пошевелится.

Старик смотрел на председателя доверчивыми, совсем детскими глазами, не знавшими ни лукавства, ни лжи. В них он был весь и вся его, как видно, нелегкая жизнь.

Айсан делал вид, что не замечает старика, продолжал пить чай.

Эвенк молчал. Стоял неподвижно, древний и крепкий, как столетний дуб.

—Айсан, старик, видно, к вам пришел. Отпустите его или посадите за стол, нам неудобно перед ним.

Председатель нехотя повернулся к эвенку.

—Ты опять пришел, Куйки! [13] Сказал, не ходи, не могу разрешить.

Старик то ли не понял председателя, то ли другого ответа и не ожидал, продолжал стоять неподвижно.

—Чего дедушка хочет? — поинтересовался Плоткпп.

—Он пастух, живет при стаде, приехал проведать больную дочь, просит разрешить отрезать у оленя, на котором приехал, кусочек рога.

—Зачем он ему?

 — Оленьи рога летом мягкие, хрящеватые, для эвенка лакомство, а я ему говорю: пойди к завхозу, возьми свежего оленьего мяса, на что лучше! А он, вишь, упёрся: разреши — и баста!

Старик вдруг выпрямился, весь вспыхнул, но в гневе, что ли, не мог разжать челюсти, промычал что-то непонятное, сошел на землю, ещё раз глянул на председателя и поспешно скрылся за частоколом.