И онъ былъ увренъ, что поступаетъ хорошо. Потому что безусловно хорошаго и безусловно дурнаго для него не было. Хорошо не то, что хорошо, а то, что ведетъ къ прогрессу; и дурно не то, что дурно, а то, что прогрессу мшаетъ. Онъ и ршился содйствовать успхамъ рода человческаго.
Можетъ быть, онъ ошибся? Онъ былъ такъ молодъ и неопытенъ! Можетъ быть, его дло не подвигаетъ, а останавливаетъ прогрессъ? Можетъ быть, Франція, и безъ того несчастная, станетъ еще несчастне отъ такихъ подвиговъ? Ну, это не важно. Онъ былъ крпко убжденъ въ противномъ. В хорошо не то, что хорошо, а то, когда я слдую своему убжденію; и дурно не то, что дурно, а то, когда я дйствую противъ своего убжденія.
Такимъ образомъ, общее мрило добра и зла у насъ, повидимому, уже не существуетъ. Законъ, написанный въ сердцахъ человческихъ, о которомъ такъ положительно говоритъ Апостолъ, какъ будто вовсе изгладился. По старому катихизису, убійство запрещается, какъ большой грхъ. И то, что Казеріо жертвовалъ собою и шелъ на очевидную гибель, не уменьшаетъ, а пожалуй увеличиваетъ его вину; самовольное исканіе смерти катихизисъ называетъ вообще самоубійствомъ, — тоже большимъ грхомъ. Какъ мы далеко ушли отъ этихъ понятій!. У Данта, въ самой глубин ада сидитъ громадный сатана, имющій три лица, черное, красное и желтое. Во рту каждаго изъ своихъ лицъ сатана держитъ по гршнику. Эти три лютыхъ гршника, которыхъ непрерывно жуетъ сатана, слдующіе: Іуда Искаріотскій, Брутъ и Кассій.
Таковъ былъ строгій судъ великаго поэта!
27 авг. 1894.