АлтЦИК выплачивает каждому по расчету Правления — белыми, красными, голубыми жетонами. Пользоваться ими можно только в Зонах культуры, так что нет соблазнов — перебираться в столицы, прибавлять имущество и влияние. Жизнь по жетонам — по-настоящему свободная жизнь. Никто в Зонах культуры не укажет тебе, на что и как ты их можешь тратить.
«Камлать будем?»
Салтыков обернулся.
Местный шаман смотрел на него тихо, без улыбки.
Скулы сильные, но в глазах будто дождик сеял и сеял — некая неуверенность.
«Вижу, жетоны есть у тебя, да? Много жетонов, тоже вижу, — шаман незаметно сунул в руку Салтыкову твердую визитную карточку и все так же тихо добавил: — В любое время…»
22
От «офиса» вниз шла тропинка — к пустой беседке, оплетенной вьюнком.
Еще ниже звенела вода, плыли низкие облака. Левый берег в сосняке, круто возвышался над рекой, а уже в полуверсте южнее начинались бревенчатые домики небольшого села, видны были коровы, выщипывающие каменистый лужок. Во всем чувствовался объявленный на всю страну Год Тургенева.
Так подумал Салтыков.
Да, Тургенев. Не просто писатель, определяющий величие того или иного отрезка времени, но фигура, признанная всеми и на все времена. Даже большевиками.
Хотя что знаем мы о том, как делается история?
Вот убрал Овсяников Льва Толстого из истории литературы, и — никакой пока катастрофы. Дело ведь не в содержании хрестоматий, хотя, конечно, акценты смещаются. Никакого больше Платона Каратаева, раздумчивого солдата русского Апшеронского полка; никакой Катюши Масловой, жившей при матери-скотнице полугорничной-полувоспитанницей, наконец, никакой Анны Аркадьевны, — зачем ей бросаться под паровоз? Из паровозного отработанного белого пара пусть поднимается под небо гигантская фигура нигилиста Базарова. Тургенев не признавал никаких авторитетов, не обращал внимания на правила приличия, он бы и в Зонах культуры себя нашел, к нему бы прислушались. Обязательно бы прислушались. Вот пришел бы, скажем, в семнадцатом году к власти Керенский, ну сменил бы его Ленин, а Ленина — Колчак или Деникин, все равно писали бы о Тургеневе, помнили его вклад в дело освобождения русских крестьян. И на личность просто так ничего не свалишь, люди есть люди. Тургенев дочери Белинского обещал дружески подарить деревеньку с сотнею крепостных. «Как? — ужаснулся Белинский. — Деревеньку? С людьми? С человеческими душами?» Тургенев учтиво уточнил: «С крепостными». Вот какая лежала бы сегодня Россия — с Украиной, Финляндией, Средней Азией — обширная, тихая, дымы над трубами, и клинья в Европу — остерегись. Хотя как знать? Все мешается. Пришел бы к власти Чернов, лидер самой «пишущей» партии, или Мартов, — что строили бы они? Социализм с человеческим лицом? Возможно. Но Тургенев был бы уместен и при кадете Милюкове, и при конституционных монархистах Маркова-второго…
Низкие облака плыли на север.
Огромные, долгие, неуловимо зыбкие.
Невесомой тенью покрывали гигантские пространства.
Ни одна сосна не дрогнула, они только вдруг освещались, попадая под редкие лучи неожиданного солнца, да несколько зеленых березок пытались сбежать к воде, которая ярилась между камней, заглушая шум недалекого стойбища. Из прошлого всплывали все эти облака, и такими они и запомнятся. По крайней мере
23
Свои размышления Салтыков продолжил в номере.
Муравьи неутомимо сновали по темному замшелому камню.