ЗК-5

Разглядывая портрет Овсяникова, тоже (в общем ряду) появившийся на экране, Салтыков вспомнил один поздний зимний вечер в Томске, где гастролировал Свободный театр. Ведущий актер вышел из гостиницы за коньяком и не вернулся. А на улицах мороз под сорок. Администратор театра мрачно обзванивал морги (в лучшее уже не верил), а Овсяникова в это время принимал мэр города. Конечно, Мерцанова была там же, и мэр в основном разговаривал с нею, то есть задавал ей вопросы, а отвечал на них знаменитый режиссер и экспериментатор. Спектакль был назначен на другой день, показать «Ромео и Джульетту» (почти в классическом варианте) без участия ведущего актера представлялось проблематичным. Какая Джульетта без Ромео? Овчинников говорил мрачные тосты, пугал мэра всяческими прогностическими вольностями (через год мэра все-таки посадили), а сам время от времени подходил к огромному старинному окну и, сделав глоток из пузатого фужера, всматривался в мутную морозную метель.

Снег, снег, ледяные порывы снежной мутной крупы.

На другой стороне улицы едва-едва сквозь эту мутную метель просвечивал стеклянный колпак полицейской будки. Совсем близко, но деталей не разглядишь. Мэр говорил всякие неловкие глупости, целовал прелестные ручки Мерцановой. Асфальтовые глаза, мелированные волосы. Снег постепенно начал редеть, стихать, мельчиться, и вот полностью высветилась полицейская будка. Зимнее звездное небо накрыло Томск, как чудесная полусфера, а внизу мерцало прозрачное, совсем не заиндевевшее (так промерзло) стекло и полицейские, будто мухи в него вплавленные. Жизнь, однажды возникшая на планете, привела к такому вот чудесному феномену: в стеклянной будке полицейские держались за животы, слушая человека, которого они же сами железной цепью приковали к кольцу, вкрученному в деревянный пол будки.

Выгоню! — решил Режиссер.

Но для начала позвонил администратору.

«Возьми бутылку, пойди в полицию и выкупи нашего дурака. Дай поспать, пусть почистит зубы, но до спектакля не давай ему ни умыться, ни причесаться, пусть, наконец, Джульетта увидит своего избранника таким, каков он есть». И удовлетворенно, наконец, усмехнулся: какая ты личность, если не катался в трусах на тележке для навоза?

Ее сиянье факелы затмило,
она, подобно яркому бериллу
в ушах арапки, чересчур светла
для мира безобразия и зла…

Полицейские под стеклянным колпаком счастливо смеялись.

Они не верили, что тип, гремящий перед ними цепью, — артист.

Как голубя среди вороньей стаи,
ее в толпе я сразу отличаю.
Я к ней пробьюсь и посмотрю в упор,
любил ли я хоть раз до этих пор?..

20

147…

114…

21

Салтыков вышел на террасу.

Вдали курились костры онкилонских стойбищ.

Эти девственниками не умрут, непонятно подумал он, разглядывая дымки.

В небольшой пристройке чуть южнее гостиницы размещался, как было указано на вывеске: «Офис классических сюжетов».

Салтыков неприязненно усмехнулся. Рыться в чужом добре, потом носить перелицованный костюм, пусть даже он принадлежал гению, — ему это претило. Все, наверное, собрано в этом «офисе» — от записок неистового попа Аввакума до тихой лирики «Дамы с собачкой». И так далее, так далее, пласт за пластом, до скончания двадцатого века. Так сказать, благодать из жизни бронтозавров и лунатиков. «Дело Артамоновых»? Так никто же этого не читает. Романы Сенковского? Вы что, на них уже пыль спрессовалась. Но вот является гениальный режиссер (Овсяников) — и «Дело Артамоновых» вдруг расцветает, и романы Сенковского наполняются узнаваемыми лицами. Наверное, литература прошлого действительно должна быть четко оконтурена (критиками) как любое естественное месторождение. Ну, выберут все, что лежит близко к поверхности, ничего страшного, — можно закачивать воду под давлением, разрывая земные (литературные) пласты, радуя онкилонов и выпестышей яркими суррогатами. Да что далеко ходить, вот даже он, Салтыков, принципиальный сторонник Закона о защите прошлого, участвует в создании некоей «Истории России в художественно-исторических образах», в которой Лев Николаевич Толстой, оказывается, представлен только «Севастопольскими рассказами». По высшему счету, и этого, конечно, — не мало. И незаконченный роман о декабристах тоже привлечет внимание онкилонов. Для кого, в конце концов, творили классики?

Как бы в ответ на его мысли со стороны стойбища донеслись рев и свист.

Не ворчи, сказал себе Салтыков. Для того и создана ЗК-5, АлтЦИК — чудесная Зона культуры, зона духовной свободы. Мы же только-только начинаем становиться людьми, укорил он себя, а ты уже отчаиваешься.

Он погремел жетонами в кармане, на все хватит.

Авторское право отменено, все писатели — братья и сестры.