Зинин

Зинин полностью владел искусством привязывать людей к научным занятиям и пробуждать в них интерес к той или иной области знаний. В противоположность ему Николай Иванович Кокшаров, великолепный знаток своего дела, напрасно пытался в пути прочесть лекцию о кристаллографии своим спутникам. Признаваясь, что никто ничего не понял в делении кристаллов на системы, Белоголовый до полуночи в то же время вел разговор с Зининым о геологических периодах, а герцог еще занимался с Зининым физиологией.

В Перми путешественники перебрались с парохода в нарочно для того закупленные экипажи и отправились в дальнейшее путешествие по уральским горным заводам.

Не радовала сердце Зинина матушка Россия. На каждой пристани, пока плыли по Волге и Каме, на каждой остановке в поездке по Уралу Ребиндер выслушивал жалобы мировых посредников, принимал прошения и заявления от самых различных людей по самым необыкновенным поводам, иногда анекдотическим. Одна вдова, например, подала просьбу, чтобы ее наградили наследством, так как муж ей ничего не оставил.

Уверенность в том, что начальники обманывают крестьян, не ослабевала в народе. Какой-то солдат, служивший в Петербурге, возвратившись на родину, уверял, что он видел царя, пил с ним чай и царь сам сказал, что воля не настоящая, что настоящая еще будет. Не соглашаясь на предлагаемые им по «Положению» земельные наделы, крестьяне терпеливо ждали «настоящей воли».

Незадолго до выезда из Петербурга экспедиции там 4 апреля возле Летнего сада прогремел выстрел Каракозова, направленный в Александра II, садившегося в коляску. Покушение не удалось, но эхо его разнеслось в народе убеждением, что именно генералы и помещики теперь «сживают царя со свету», чтобы не допустить «настоящей воли», с землей и без выкупа.

Каракозовцы рассчитывали убийством царя вызвать революцию. Выстрел у Летнего сада явился сигналом к новому наступлению реакции на прогрессивные силы страны, уже ослабленные ссылкой Чернышевского, Михайлова, Серно-Соловьевича и других деятелей революции.

«Полицейское бешенство достигло чудовищных размеров», — свидетельствовал Герцен. Нижегородский губернатор отдал распоряжение, которым все женщины в круглых шляпах, синих очках, башлыках, с коротко остриженными волосами, не носящие кринолинов, признаются нигилистками. Таких женщин приказано забирать в полицию, требуя от них снятия их нарядов с заменой кринолинами.

— Если таковые не послушаются, то высылать их из губернии, — гласил приказ губернатора.

Именем 4 апреля произвол принимался за преданность. Выражением верноподданнических чувств один старался перещеголять другого. И даже внуку Николая I в уральской глуши приходилось спасаться от обременительной необходимости принимать их. Народ высыпал навстречу экипажам герцога. Одни подносили по обычаю хлеб-соль, другие несли просьбы на головах. В Екатеринбурге, едва герцог вышел из дома губернатора в сад, как на всех ближайших крышах показались зрители. Зинин нашел место под деревьями, где можно было скрыться от любопытных глаз и познакомиться с представленным герцогу маршрутом осмотра города. Но расфранченные дамы в кринолинах проникли в сад мимо часовых и стали высматривать столичных гостей из-за деревьев.

Тогда Зинин направился прямо к ним с грозной речью:

— Сделайте же одолжение, оставьте нас хоть теперь, пока мы дома, в покое! Ведь это, наконец, и неприлично забираться так в чужой сад. Ну, что бы вы сказали, если бы я вдруг ни с того ни с сего забрался к вам в спальню?!

Вместе с тем общее стремление сделать приятное герцогу выражалось и в подношении ему для коллекции редких минералов, разумеется задаром. С помощью Кокшарова герцогская коллекция стала одной из лучших в мире. Когда впоследствии вместе с владельцем коллекция перекочевала за границу, Кокшарову пришлось вынести немало упреков за излишнее его старание.

Не обходилось и без получивших мировую известность «потемкинских деревень», радовавших глаз Екатерины во время ее путешествия. На Пышминском заводе лесничий пригласил герцога со свитой остановиться на отдых у него в доме, осмотреть его хозяйство. Особенно всем понравился сад лесничего.

Зинин по своей химической привычке вздумал потрогать одну из молоденьких хорошеньких пихт. Оказалось, что она была без корня, только что недавно срублена и просто воткнута в землю. Такой же показной характер носило и все хозяйство лесничего, да и не у него одного только.

Горнозаводское хозяйство не радовало глаз. Насколько процветали частные демидовские заводы, настолько плачевно было казенное горное дело. Только что выстроенный Камский чугунолитейный завод оказался затопленным весенним разливом, унесшим годовой запас дров.

— Но как же могли выбрать такое низкое место для постройки? — спрашивал герцог.

— Крестьяне предупреждали, — покорно объяснил управляющий заводом, — да им не поверили…

— Почему?

— Думали, что обманывают, чтобы не лишиться своих покосов.

С тяжелой душою и нелегким сердцем вернулся Зинин в Петербург.