Зимопись. Урок ловиласки

Марианна не позволила. Соскользнув, она встала ногами на дно.

– Теперь я тебя, – объявила царевна.

Что меня? Погладит? Покатает? Потрогает? Выгнанное с места жительства здравомыслие отказывалось подниматься в мозг.

– Помою.

– Кхм, – кашлянул я. – Уверена?

– А ты?

Я отчаянно выдохнул:

– Давай рискнем.

– Ты замерз. Отойди к берегу, где мелко.

У меня даже мысли не возникло ослушаться. Я выполнил указание с покорностью, с какой она подчинялась мне.

Пронесся перед глазами весь фильм моей жизни. До сих пор зов плоти звучал в нем лишь фоном, как музыка за кадром, пока герои мутузят друг дружку. Беспокоящий, но второстепенный фактор, придаток… нет, скорее слабенький конкурент сознания, он знал свое место. Вдруг все изменилось. Животный зов вырвался из-под присмотра и загрохотал, раскалывая царь-колокол разума. В ушах звенело так, что барабанные перепонки отказывались выполнять прямые обязанности, лишь барабаня и истошно перепоня. Иногда в мозг залетали смыслы слов, которые, оказывается, произносил рот – в ответ на другие слова, трехмерные, кривлявшиеся и разбегавшиеся при сосредоточении на них.

– …Можно?.. – спрашивало меня бездонное мироздание напрягшимся грудным голосом.

Звуки бессмысленно витали, порхали, колыхались и переплетались, на глазах перерождаясь из левого в зимнее, а из вертикального в фиолетовое. Поверженное подсознание отвечало безо всякого моего участия:

– …Да…

– …Не больно?.. – продолжало оно через много веков-мгновений, оставшихся в памяти лишь вспышками длиною в жизнь: чарующими, ослепительными, выкручивающими. Острее иглы. Жарче пламени. Волшебнее чуда.

– …Приятно…

Что со мной делали, как, зачем – не знаю. Если это называется помыть, то я на небесах. А я на небесах.

– …А так?.. – звучало настолько ласково, заботливо и пушисто, словно котик, мурлыча, терся о ногу.

– …Тоже…

Касания были более, чем касаниями. Ночь – более, чем ночью. Чужие пальцы – вообще всем, что было, есть и будет.

Не сразу отметилось, что все кончилось, и мы с минуту стоим друг напротив друга в полной тишине и растерянности.

– Спасибо, – слетело с уст Марианны.

Мне?! Я словно очнулся:

– Мне-то за что? Тебе спасибо.

– Скоро вы там наспасибкаетесь? – Над берегом появился силуэт Варвары.

Марианну как подменили – съежилась, напряглась, но пронзительный взгляд не оторвался от моего лица. Заподозрилось, что на языке у нее вертится что-то насчет возможного невесторства…

Она промолчала.

– Иди первым. – Замерзшая царевна прикрылась руками. – Я стесняюсь.

Варвара ревниво проследила, чтоб Марианна отправилась в дозор, а я в койку.

Заснуть получилось не сразу. Бурливший организм взбрыкивал, отказываясь принимать реальность.

Глаза закрылись, уставившись на внутренний экран. Там прокручивался последний ролик, поставленный на бесконечное повторение. Чудесный ролик. Волшебный ролик. Прямо-таки колдовской…

Назвал же папа Ваня сына Васей, вот и стал я для всех Чапаевым, Василь Иванычем из анекдотов. Потом – Чапаем. Потом одноклассники, как водится, вовсе укоротили. Но лучше уж Чапой быть, иначе – Муха, все-таки Мухин я по классному журналу и прочим документам прежнего мира. Средний ученик выпускного класса весьма средней школы. И выглядел до некоторых пор весьма средне: нечто усредненно-невзрачное и нескладное. И мозги работали также. И вообще. И жизнь – средняя до оскомины. Была. Пока не произошло Это.

Нечто бултыхнуло меня в другую реальность, как пельмень в кастрюлю. Местная школа, куда определили по ошибке, со знакомыми мне учебными заведениями не имела ничего общего. Учеба там напоминала смесь службы в армии с занятиями в институте благородных девиц. Затем, после отправки в Крепость и связанных с этим приключений, долгое время пришлось жить в стае человолков – полулюдей-полузверей, стечением обстоятельств принявших меня за своего. Потом воевать на разных сторонах, но каждый раз за справедливость, как я ее понимал. Об этом подробно расписано в других историях, повторяться не буду. Да и речь не о том. Сегодня рассказ пойдет о единственном дне, только о нем, и для понимания произошедшего совершенно неважно, каким образом попала сюда наша четверка, и что один находится в плену, второй подался в разбойники, а третья делает карьеру, часто наступая на горло собственной песне.

Меня судьбе угодно было окунуть в аристократический инфантильный террариум – в наказание за что-то (несомненно, мелкое, поскольку крупных грешков за мной, насколько знал, не водилось) или в порядке назидания, чтобы понял, что почем в этой жизни. Не знаю, что задумала судьба или те, кто в ее роли спланировал цепочку событий, но разыгранная, как по нотам, комбинация прокатила меня по всем ступенькам моральной лестницы – от подкрепленного принципами жесткого отказа до согласия бесхребетного слизняка. И даже – стыдно сказать – до проявления инициативы.