Зимопись. Книга пятая. Как я был невестором

Они говорят о Хлысте. Ива сорвалась и погибла, а он спустился за ней и был схвачен. Чтоб они все отсюда грохнулись!

Над нами нависал уступ, состоявший из нескольких выдающихся вперед покатых карнизов. К нему вели почти отвеные стенки с трещинами и выпуклостями, за которые с трудом цеплялись пальцы. Ноги соскальзывали, из-под подошв сыпались мелкие камни, и казалось, что вслед неминуемо полетим и мы сами. До вершины – совсем немного, всего один хороший рывок, и глазам тех, кто доберется, откроется вид на долину. Но сил почти не осталось. «Глаза боятся, руки делают» – на протяжении многих часов это был единственный принцип, с помощью которого передвигалось звенящее бронзой воинство. Мы карабкались по казавшимся неприступными скалам, и вело вперед только знание, что обратного пути нет. Меня вел страх смерти, царберов – приказ, невыполнение которого тоже грозило смертью, причем позорной и предельно мучительной. Вот и получалось, что проще убиться сейчас самому, чем положиться на изощренную фантазию царицы и сестричества.

Одно дело взбираться здесь в обличье человолка, тренированного ежедневной растяжкой, и чувствуя камень всей кожей, и совсем другое – в полном доспехе и вооружении. Царберы несли мечи, огромные прямоугольные щиты и копья. Их доспехи не сравнить с моими – никаких голых локтей или коленей, защита везде, причем защита абсолютная, не пробиваемая ни мечом, ни стрелой. Одна проблема – танки не созданы лазать по горам. А эти танки выполняли дополнительную роль грузовиков, в любую секунду рисковавших превратиться в самосвалы – за плечами каждого висел мешок с вещами и провизией. То, что по земле возили лошади, здесь поднимали на своих плечах.

Меня лишним весом не нагрузили, но минимум трое всегда находились поблизости. Чувствую, на той стороне мне вновь как ровзу ошейник наденут, чтоб не сбежал. А по исполнению миссии сожгут. Почему нет? Кто помешает?

– Видите уступ? – Вскинутый красный рукав указал вверх. – Там сделаем остановку.

У солдат прибавилось сил. Всегда проще что-то сделать, если виден конец пути. Копать от забора до заката неэффективно.

Ветер усиливался. Облака неслись над землей гораздо выше нас, хорошая видимость позволяла разглядеть внизу воинство с Верховной царицей. Где-то среди них, окруженные царберами, остались Юлиан и Тома со всей разросшейся свитой. Если поход затянется, им предстоит стать настоящими пленниками. А если меня раскроют…

Неправильно. Экспедиция состоялась, и вместо «если» можно смело говорить «когда».

Лучше об этом не думать.

В долину отправили не армию, как грозилась царица, а три десятка царберов. Их не выбрали из окружающих, а вызвали специальным сигналом – отдельное соединение, типа спецназа в обычных войсках. Представить страшно, что они умеют, если даже простых царберов никаким местным оружием не возьмешь. Теперь они штурмовали указанное мной направление, иногда поглядывая на командира.

Возглавляла отряд святая сестра, она двигалась одной из первых. Сапожки из мягкой кожи хорошо держались на камнях, ножны с мечом постукивали, отпущенная на свободу накидка развевалась, впервые открыв для меня нижнее одеяние сестер. Помимо шапочки у сестры Вероники, как ее представили, кольчужные элементы защищали грудь и часть спины – они прикрывали кожаную защиту, из-под которой выглядывала обычная тканевая одежда. Кольчуга явно была стальной, как и меч, потому что бронзовый, будь он такой формы, просто не выполнит свою функцию – спасать жизнь владельца и губить чужие. Поверьте мне, как усердному кузнечных дел подмастерью.

Сестре Веронике можно было дать лет двадцать, не больше. Командирские взгляд и голос совершенно не портили лица, которое с первой секунды внушало безграничное доверие. Обаяние сочилось из каждой выпуклости и ровности, большие глаза одновременно требовали сдаться и звали на подвиги, а невообразимые ресницы работали опахалами, овевая негой и вызывая неясное томление. В кино ей доверили бы главные роли – играть искусительниц и совратительниц. Напарница главного героя, девушка Бонда, мечта поэта, да вообще любого мужика – вот такая она, сестра Вероника. Мерилин Монро, только брюнетка. Собственно, Монро, когда звалась Нормой Джин, тоже была не блондинкой. Но и символом женственности не была. Сестра Вероника была им в полной мере, о чем говорили неустанно зацеплявшиеся за ее достоинства взоры царберов.

Каменный уступ, указанный сестрой Вероникой как место привала, находился недалеко от вершины и состоял из нескольких выдающихся вперед покатых карнизов. Привал превратился в ночевку. На высоте ветер пронизывал неизвестным внизу холодом, люди ежились, но дисциплина оставалась отменной – на осыпающихся карнизах вырос некультяпистый, но вполне жизнеспособный лагерь. Вместо палаток сооружались небольшие навесы, в скалы вбивались бронзовые клинья с отверстиями, продетые в них веревки становились страховкой сидевшим на краю пропасти бойцам.

– Всем спать, – распорядилась сестра Вероника и села рядом со мной.

То ли чтоб не сбежал, то ли советоваться будет.