Зимний перевал

— Товарищи! — сказал он на совещании большевистской фракции, о котором не сохранилось стенограмм и протоколов, но имеются подробные воспоминания Павла Мостовенко. — Я не стану скрывать, что ЦК нашей партии с кое-какой тревогой ожидал сегодняшнего дня. То, что мы видели сейчас в зале, показывает, что мы ошибались. Меньшевики и эсеры оказались неспособны к тому, что на их месте предприняли бы, конечно, мы, и занялись своим обычным словоизвержением. Поскольку они не обнаруживают способности к какому-либо действию, их речи точно так же не опасны нам сейчас, как они оказались мало опасны за минувший период революции. Поэтому ЦК, обсудив создавшееся положение, постановил: предоставить меньшевикам и эсерам полную возможность использовать представившийся им случай «поговорить». Нам нет оснований ни подкреплять своим присутствием их болтовню, ни предпринимать какие-либо шаги в виде, скажем, их разгона. В последнем случае мы только совершенно напрасно создадим в кое-каких кругах для этих жалких болтунов авторитет «мучеников» или «пострадавших за свою идею». ЦК предлагает фракции большевиков ограничиться следующим: поручить одному из товарищей прочесть на собрании нашу Декларацию в том духе, как я говорю, и отказаться от дальнейшего участия в Учредилке.

— А если они сегодня всего не переболтают? — спросил кто-то. — Если они захотят «добалтывать» завтра, послезавтра и так далее, как мы тогда поступим?

— Пусть себе болтают, сколько влезет, — бросил в ответ Владимир Ильич. — Ясно одно: ожидать от них чего-нибудь, кроме болтовни, нет оснований…

Так и порешили. Фракция большевиков вернулась в зал. Федор Федорович Раскольников огласил заявление большевиков, в котором говорилось, что контрреволюционное большинство Учредительного собрания выражает вчерашний день революции и пытается встать поперек дороги рабочему и крестьянскому движению, а посему, не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, фракция большевиков покидает это Учредительное собрание, — и под снова поднявшийся шум, свист, крики и рукоплескания большевики поднялись со своих мест и направились к выходу. А контрреволюционное большинство, оставшееся в зале, предалось, как и предвидел Ленин, безудержному болтанию, добалтыванию и перебалтыванию и занималось этим, пока не появился начальник караула матрос Железняков и предложил всем присутствующим разойтись, так как караул устал.

Так и кончился этот день, который правоэсеровская печать провозгласила «Днем Веков».

На следующий день, как показал свидетель Кононов, эсеровские и меньшевистские депутаты Учредилки собрались в какой-то гимназии, чтоб решить, как быть дальше. Кое-кто предлагал перейти на Обуховский завод. Большинство с этим не согласилось и решило выехать из Петрограда.

В этот день по фабрикам, заводам и солдатским казармам проводились митинги. Павел Мостовенко, который вместе с двумя другими большевиками — депутатами Учредилки выступал в Семеновском полку, рассказывает в своих воспоминаниях, что они застали в казармах лишь небольшое количество солдат, вовсе не интересовавшихся тем, существует ли Учредительное собрание или уже нет. Такими же были впечатления свидетеля из противоположного лагеря — Бориса Соколова. «Выступали лишь большевики, — писал он. — Меня слушали небрежно и с досадой…»

Так умер естественной смертью этот жалкий призрак. «Разгон» Учредительного собрания — это легенда, никакого «разгона», по сути дела, не было.

Я не стала бы так подробно рассказывать эту историю, если б не один документ, который очень важен для обрисовки личности Ленина.

Выходя из Таврического дворца, Ленин почувствовал враждебность, с которой относился караул к остававшимся во дворце членам Учредилки. И последнее, что сделал Ленин в этот пресловутый «День Веков», было предписание, отданное им, чтоб уберечь от расправы исходивших злобой контрреволюционных болтунов:

«Предписывается товарищам солдатам и матросам, несущим караульную службу в стенах Таврического дворца, не допускать никаких насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания и, свободно выпуская всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особых приказов.

                                  Председатель Совета Народных Комиссаров

                                                                             В. Ульянов (Ленин)».

«Не впускать» относилось прежде всего к тем озлобленным против Учредительного собрания анархистским элементам, которые — как это случилось на следующий день в больнице, где лежали члены ЦК кадетов Шингарев и Кокошкин, — могли ворваться в Таврический дворец и самочинно расправиться со всеми, кто там был.

8

На который-то день процесса правых эсеров Верховный трибунал, скрупулезно исследовавший различные стороны антисоветской деятельности партии правых эсеров, подошел к подготовленным ее Центральном Комитетом и совершенным Боевой организацией партии террористическим актам: убийству Володарского и Урицкого и покушениям на Ленина.