У меня было несколько «личных» носильщиков. К моим фотоаппаратам и плёнкам, упакованным в водонепроницаемые металлические ящики, аборигены относились, как к магии. Меня прозвали «Маета билонг пикча» (то есть фотограф на «пиджин инглиш»), и слава о моем «колдовстве» неслась вперёд с горы на гору звуковыми сигналами, звучавшими, как рог пастуха, но передаваемыми лишь с помощью гортанных мышц и кистей рук.
Том Эллис был личностью легендарной, внушавшей не только почёт, но и просто страх аборигенам. Во время войны, когда японцы воевали в болотах и горах в Новой Гвинеи с американцами и австралийцами, «канакас» (прозвище аборигенов), разделились на два лагеря. Одни помогали австралийцам, другие японцам.
После войны, Тому Эллису поручили провести расследования тех происшествий, которые стоили австралийским солдатам жизни. Как я слышал от людей, знавших его довольно близко, Том словно железной метлой прошёлся через поселения, которые отличились коварными действиями против австралийцев.
Это было в 1945-46-х годах, но и не только в 1953, но, я уверен, и до сих пор, коренное население Новой Гвинеи всё ещё помнит Томаса Эллиса! Пишу об этом с целью объяснить то, что я сам понял только после возвращения из этой поездки. За многие часы до нашего прибытия в поселение, всё его мужское население выстраивалось в шеренги и ждало прибытия Тома, как на параде. Этому он их научил во времена своих проверок.
Том Эллис — олицетворение закона и власти в Новой Гвинее
Так называемый «хаус кияп» (постройка из жердей и банановых листьев в каждом селении, резервированная для посещения представителей администрации), был чисто выметен и подготовлен к приёму гостей. Носильщики менялись в каждом селении, так как уходить далеко от дома они боялись. В Новой Гвинее господствовала тогда межплеменная вражда, и случаи людоедства не были особенными исключениями. Надо отдать должное местным блюстителям порядка и законности — «кияпам» (по-туземному).
Кияп — это «патруль-офицер», представитель австралийского Правительства. Обычно кияпами становились выпускники школы административной и политической подготовки. Вот эти молодые парни, служившие без отпуска в среде, вовсе не соответствующей их молодости и воспитанию, были страшно рады увидеть белого человека, владеющего их родным языком. Беседы с ними были очень полезны! Кияпы рассказывали нам о новых «ЧП», о свидетельствах прогресса у аборигенов, подсказывали мне темы для фоторепортажа.
Вернувшись домой в Маданг с сотнями плёнок и звуковых записей, я сделал неприятное открытие — негде было проявлять плёнки и печатать фотографии размера 6х8 дюймов! Пришлось переселиться на маленький остров, лежавший всего в метрах 400 от пристани городка. Там во время войны помещалась американская база горючего, там раньше жили американские солдаты. На противоположном берегу островка все ещё стояла постройка, служившая в дни войны столовой, кинозалом и баром. Вот ее-то и облюбовал я как дармовую жилплощадь для нас с женой и как место для первоначальной обработки привезённого мной из экспедиции материала.
В первую очередь пришлось позаботиться о средствах сообщения с городом. Переплывать через пролив на туземном каноэ можно было только при очень спокойной погоде. Уже при лёгком ветерке по проливу начинали гулять метровые волны, заливавшие наше каноэ. Потеряв из-за этого не один раз результаты моих ночных занятий (работать я мог только ночью, поскольку наша постройка не имела стен, только крышу), решил я перенести мою студию на большой остров. Сговорившись с Лютеранской миссией об аренде старого грязного склада, я привёл его в порядок с помощью пожарной машины, которую мои друзья-пожарные одолжили мне на пару дней (пожары были редкостью в этом влажном климате тропического побережья). Приложив свои руки, я смог превратить старый склад в привлекательное (по тем временам) помещение, половину которого я сдал в аренду молодому бухгалтеру, начинавшему свое дело. За эту услугу он помогал мне составлять бухгалтерские балансы, и благодаря его умению манипулировать цифрами я долгое время не платил налога на прибыль!
«ДИЧБАЛИС ФОТО-СЕРВИС», гордо возвещала вывеска большими буквами на стене моего сарая. Дело пошло. Оказалось, что я был первым фотографом, рискнувшим открыть студию в таком ужасно влажном климате, где и плёнки, и бумага, и даже фотоаппараты покрывались плесенью через пару дней. Выходом из этого положения были сконструированные мною из жести ящики, в которых день и ночь горела лампочка малой мощности, поддерживая нужную степень влажности.