Читаем Зигфрид полностью

— Да, — сказал Коскэнд, — я сторож. Но я обязан сторожить не только ворота. Я охраняю также и дом и сад, я охраняю здесь все. И я не стану смотреть только за воротами, если в покой проникнут воры и набросятся с мечами на моего господина.

— Послушай, любезный, — сказала Куни. — Если господин благоволит к тебе, это не значит, что ты можешь своевольничать. Ступай в людскую и спи. В этом доме покои охраняю я.

— Вот как? — сказал Коскэнд. — Почему же, охраняя покои, вы оставляете открытой замковую калитку? В открытую калитку пробралась собака, гнусная скотина, не знающая ни благодарности, ни чести, и эта скотина, жадно чавкая, пожирает самое ценное в доме моего господина. Я простою здесь в засаде всю ночь, но дождусь ее.

— Это пришел господин Гендиро, наш сосед.

— И для чего же господин Гендиро пожаловал?

— Это совершенно не твое дело! Ты слуга, ступай и охраняй ворота.

— Однако и господину Гендиро хорошо известно, что сегодня нет господина Сигмунда. Странно, что он явился к нашему господину в его отсутствие.

— Ничего странного. Он явился вовсе не к господину.

— Да, не к господину, а к вам. И по какому-то тайному делу.

— Как ты смеешь? — возмутилась Куни. — Ты что, подозреваешь меня?

— Ничего я не подозреваю. Странно только, что вам пришло на ум, будто я подозреваю. Мне кажется, всякий на моем месте удивился бы, узнав, что в дом, где одни только женщины, среди ночи забрался мужчина.

— Ну, это уж слишком. Мне просто стыдно перед господином Гендиро. Как ты можешь так думать обо мне?

Гендиро, слышавший весь этот разговор, решил, что пора вмешаться. Он был человеком хитрым, как и всякий мерзавец, способный покуситься на наложницу соседа. Кроме того, в те времена положение рыцаря отличалось от положения простого слуги, как небо от земли. Гендиро вышел из комнаты и строго сказал:

— Что это ты там говоришь, Коскэнд. Поди-ка сюда!

— Что вам угодно? — отозвался Коскэнд.

— Я сейчас слушал тебя и поражался, — сказал Гендиро. — Ты намекаешь, будто мы с госпожой Куни находимся в непозволительной связи. Возможно, в свое время, когда за разгульное поведение меня изгнали из дома к родственникам, такие подозрения и могли иметь основания. Но сейчас я собираюсь идти в наследники, и накануне такого серьезного шага в моей жизни слушать подобные вещи я не желаю.

— А если вы сами изволите сознавать, что находитесь накануне такого серьезного шага, — сказал Коскэнд, — то почему среди ночи приходите в дом к женщине в отсутствие ее господина? Вы сами, словно нарочно, навлекаете на себя подозрения в нехороших намерениях! А что мальчика и девочку с семи лет вместе не сажают, что по чужим садам с корзиной не ходят и под чужой грушей шапку не поправляют — хоть это-то вам известно?

— Молчать! — закричал Гендиро. — Не смей мне дерзить! А если я пришел по делу? А если мое дело не требует присутствия хозяина? Что ты скажешь тогда?

— В этом доме не может быть дел, которые бы не требовали присутствия моего господина, — сказал Коскэнд. — Если вы такое найдете, можете поступить со мной, как вам благоугодно.

— На, читай! — сказал Гендиро и швырнул Коскэнду лист бумаги.

Коскэнд поднял лист. Это было письмо.

«Господину Гендиро. Позвольте напомнить вам, что ловить рыбу мы отправимся, как было условлено, четвертого числа будущего месяца. Поэтому прошу вас об одолжении: если у вас будет на то желание и свободное время, хотя бы даже и ночью, не сочтите за труд зайти в мой дом и починить рыболовную снасть, которая у меня пришла в негодность. К сему Сигмунд».

Коскэнд был обескуражен. Он внимательно оглядел письмо. Все было правильно, письмо было написано рукой хозяина.

— Ну что? — с ехидством спросил Гендиро. — Ты ведь грамотный? Письмо, в котором твой господин приглашает меня зайти хотя бы ночью и починить снасть! Нынче ночью мне не спалось, вот я и пришел. А ты принялся меня подозревать в разных глупостях, всячески меня поносил, оскорбил меня! Что же мы теперь с тобой будем делать?

— Все, что вы изволите говорить, ничего не значит, — угрюмо ответил Коскэнд. — Не будь этого письма, я бы доказал свою правоту. Но письмо есть, и я проиграл. А кто из нас в действительности прав и кто виноват, спросите у своей совести. Только не извольте забывать, что я слуга этого дома и зарубить меня было бы опрометчиво.

— Кому нужно рубить такую грязную скотину, как ты? — презрительно сказал Гендиро. — Изобью до полусмерти, и будет с тебя. Не найдется ли у вас какой-нибудь палки? — обратился он к Куни.

— Вот, пожалуйста, — отозвалась та и протянула ему обломок лука.

— Это несправедливо, господин, — сказал Коскэнд. — Как же я смогу служить, если вы изувечите меня?

— Если подозреваешь человека, говори ему об этом прямо, — сказал Гендиро. — Приведи доказательства. Ты что, застал нас с госпожой на одном ложе? Я пришел потому, что меня пригласил твой хозяин! А ты зарвался, мерзавец!

Он с размаху ударил Коскэнда. Тот вскрикнул от боли и сказал:

— Все равно вы говорите неправду. Прислушайтесь лучше к своей совести, а не бейте безответного слугу рыцаря.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза