Остальное — мелочи. Маршрут по настроению. Приплод от ишаков — только личным знакомым даром.
Встретили тут давеча бабушку, которая толкала в горку тачку с двумя небольшими брёвнами для фундамента теплицы.
Ну, помогли, конечно, докатить тачку до дома. Бабушка по дороге рассуждала: «Ох, плохо, мальцы, дай вам Бог здоровья, без мужика в деревне. Я-то своего сама в гроб загнала. Пяздела всё, пяздела. Знала б, как всё будет, так слова бы не сказала. Гулял бы, бил бы — молчала бы. Только бы живой был. А вот двадцать лет уже мучаюсь».
Заплакала. Мы скинули брёвна у неё во дворе и пошли дальше. Чего тут возразишь.
Дремучий менталитет, хуле там.
Да, извините уж, но опять реклама для ограниченного контингента.
Часа через три я выдвигаюсь к станции, потом в Москву проездом, потом в Ростов, который на Дону, где в воскресенье буду давать в заведении Подземка (понятия не имею, где это) в семь часов вечера небольшую гастроль. Подробнее вот тут.
Гастроль эта связана не столько с жаждой наживы, сколько с желанием повидать некоторых ростовских знакомых.
Поначалу меня сильно и даже очень сильно напрягла заявленная цена за вход в 350 рублей — я ведь не Гришковец и не Жванецкий, но, подумавши, нашел себе оправдание: в эту цену входит однако книжка про дикую жизнь гондваны, которую я сам, когда нужно её кому-нибудь подарить, покупаю в доме книги за триста тридцать рублей, плюс выступление замечательного ансамбля Церковь Детства, так что, может быть это и не так уж сильно по-хамски.
Ну и про ишаков, пока не уехал.
Так вот. Когда я был маленьким дурацким мальчиком, который не выговаривал ровно половину букв русского алфавита (тридцать три делите пополам без дробей сами — это не моя проблема), я читал книжки из замечательной серии про всякую географию — Тура Хейердала, Пири и Амундсена, Обручева и этого, как его, забыл фамилию, который залез на Эверест, а потом отстригал у себя ножницами пальцы на ногах. Я с наслаждением читал про закупку где-то в Перу бальсовых брёвен, съеденных со слезами на глазах собак, и про не то норвежца, не то датчанина, который на плоту Кон-Тики пошел на корму посрать и получил по жопе акульим хвостом.
И верил я тогда, что жизнь моя бесконечна и я тоже буду отстригать у себя на ногах пальцы и плыть куда-то без руля и без ветрил на соломенной лодке.
А тут вдруг хуяк! — и спохватился, буквально в нынешнем сентябре — мне ж уже вот-вот пятьдесят лет и совсем скоро останется мне разве что согревать грелкой созревший геморрой. Дерево посадил, родил дочку и сына, написал книжку. Осталось только собрать вокруг себя родных и близких, дать им ценные указания и со счастливой улыбкой лечь в гроб.
А вот хуй вам, вполне ещё пока функционирующий. Я ещё живой, ну или, если честно, то хочу в этом ещё раз убедиться. Или не убедиться и сдохнуть где-нибудь в кызыл-куме. Эгоистично, конечно. Но зато хоть дети мои и их дети смогут с гордостью сказать: «А вот отец мой (ну, или дедушка) был вообще ебанутый».
Путешествие из деревни до города москва было не просто не очень удачным — оно было омерзительным.
Я по своему обыкновению купил билет на нижнюю боковую полку, а в прилегающем купе ехали на первый взгляд тихие старичок со старушкой.
Меня сразу насторожил странный уксусный запах, но, впрочем ладно — мало ли там чего бывает со старичками и старушками.
Однако действительность оказалась жестокой: у старичка была с собой огромная бутыль судя по запаху яблочного уксуса, каковой он непрерывно всю ночь употреблял как внутрь, так и наружно. Употребив уксус внутрь, он долго икал. Старушка при этом дико храпела. Запах уксуса выветрился потом из меня только в районе станции метро Нагатинская.
Судя по тому, как они спешили выскочить из вагона самыми первыми, они видимо должны были успеть на утреннюю передачу доктора малахова с новым рецептом вечной молодости.
Ну да ладно, хоть не уринотерапия, и на том спасибо.
А ещё я сегодня утром вдруг, впервые за много лет, почувствовал себя в Москве хорошо.
Нет, у Славы в своём круге тоже хорошо, но какая же это Москва? Спустился туда в подвал, понаехамши, и оттуда же вылез, уезжаючи.
А в этот раз шёл мелкий противный дождь, было самое-самое утро и я сидел на мокрой скамейке неподалёку от станции пражская, пил черниговское пиво билэ и курил мокрую сигарету из мокрого кулака.
И всё как когда-то очень-очень давно, когда я спекулировал сигаретами. И ничего-то в этом чертанове не изменилось, кроме окрестностей метро.
И снова от алтуфьева до пражской лишь на первый взгляд далеко. И снова мне некуда пойти высохнуть потому что отец опять хоронит какую-то троюродную сестру моей бабушки. А у меня в кармане триста рублей и карточка на две поездки в метро.