ЖЖ Дмитрия Горчева (2009–2010)

Ох-хо-хо. Вылезаю с закрытыми глазами из-под одеяла, шаркая войлочными тапками, бреду на кухню, ставлю вариться кашу и два яйца в ковшике.

Тут прибегает мальчик и с гордостью показывает горшок. «Отлично получилось! — говорю. — Можно выкидывать. Подожди, сейчас кашу засыплю и вытру попу». «Митя сам!» «В полнолуние, — говорю я назидательно, — попу не столько вытрешь, сколько размажешь». «А?» — озадачивается мальчик. Молодой ещё, классиков пока ещё не всех знает.

Мы вот уже вторую неделю ведём в городе тихую холостяцкую жизнь: мама уехала на прославленную писателем Битовым Куршскую косу, чтобы кольцевать птиц, а мы тут поливаем растения, кормим черепах и пытаемся обнаружить недавно заведённого кота Сёму. Он точно где-то есть, потому что насыпанная в его миску пища исчезает бесследно. Сколько насыплешь — столько и исчезнет. А самого кота обнаружить невозможно. Точно — еврей.

Потом мы идём шуршать листьями в парк Сосновка, который прямо через дорогу. То есть, это я шуршу, а мальчик с воплями носится между берёз, которых в парке Сосновка куда больше, чем сосен. Приносит иногда гриб: «Папа, хороший гриб?» «Плохой гриб, выброси». Бросает и яростно топчет. Убегает. «Папа! Малина!» «Митя! — говорю я опять назидательно. — В октябре малины не бывает».

Приносит на ладошке, показывает: действительно две ягоды малины. Он же не знает, что в октябре малины не бывает.

Что-то я сентиментальный совсем стал.

9 октября 2009 — Композитор Каравайчук

Прочитал с утра письмо деятелей культуры города Петербурга в защиту башни и ни к селу, ни к городу (ассоциациям не прикажешь) вспомнил вдруг байку, рассказанную как-то Голубенцевым.

Значит, давался как-то в городе Петербурге торжественный концерт по поводу какой-то важной даты — дня города, может быть, или чего-то там ещё. На концерте присутствовала сама Валентина Ивановна и другие замечательные люди.

Состав выступающих на таких концертах не меняется уже много лет: мушкетёр Боярский в шляпе, добрый доктор Розенбаум, кудрявый композитор Корнелюк, пожилая, но по-прежнему сдобная Людмила Сенчина, ну, и бессмертные Эдита Пьеха (иногда с внуком) и Эдуард Хиль, коих я помню больше лет, чем живу на этом свете. В общем, чем богаты.

И тут вдруг внезапно выходит на сцену композитор Каравайчук.

Если кто не знает, кто такой композитор Каравайчук, он может подробно почитать про него в журнале у Александра Николаевича Житинского.

Если вкратце, то это такой композитор, которого одни считают абсолютным гением, а другие полным идиотом. Впрочем, одно другому не мешает. Если вообразить себе самый скверный характер, который возможно вообразить, то у композитора Каравайчука он ещё хуже. Живёт он в крошечной комнатке, в которой едва помещается рояль. За этим роялем он обедает и на нём же спит. Когда его приглашают куда-то выступить, он снимает с подушки свою единственную ни разу не стиранную наволочку для того, чтобы надевать её на голову во время выступления.

Тот, кто пригласил такого человека на торжественное мероприятие, наверняка понёс впоследствии самую суровую и совершенно заслуженную кару. Ибо это было актом чистейшего и неприкрытого вредительства. При Сталине за такое вообще расстреливали.

Ну, и значит, выходит этот композитор Каравайчук к микрофону и говорит своим невыразимо противным скрипучим голосом: «Дорогие друзья! Всё то, что вы тут слышали, — это была страшная поебень. Для тех, кто думает, что он ослышался, повторяю: ПО-Е-БЕНЬ. А теперь мы будем слушать музыку».

И в мертвецкой тишине, в которой не пискнула даже Валентина Ивановна, композитор Каравайчук сел за рояль, надел на голову наволочку и заиграл что-то волшебное.

11 октября 2009

Ну чего. Сходил на митинг. Больше никогда не пойду.

Как очень правильно сказал человек Миша, когда мы уже выпивали водку в каком-то погребке: «Вот уж никогда не подумал бы, что окажусь по одну сторону баррикад с теми людьми, с которыми на одном поле срать бы не сел».

Когда я однажды жил в Вологодской области, сосед мой рассказывал такую теорию, что в каждом человеке живут вши. Пока человек сильный, они спят, а как только он ослабеет, вши просыпаются и лезут наружу. «У меня мама когда помирала, — рассказывал сосед, — так они прямо по стенам ползали». Про вшей не уверен, но про политические партии не сомневаюсь.

Я наивен, да, и политически безграмотен. И потому не ожидал, что буду маршировать под знамёнами кпрф и протухлого яблока. Советские-антисоветские — какая в жопу разница. Я, несмотря на тщательно декларируемый цинизм, вообще-то являюсь трепетным романтиком с нежною душою, погребённой где-то там под чугунными плитами. Уже и сам не знаю, где она там, но она наверняка где-то есть, потому что иногда оттуда из-под завалов что-то слабо попискивает.

Ну в общем гражданский зуд я почесал на много-много лет вперёд.

Да и хуй с ними всеми. Выпили по сто, потом ещё по сто, потом пришёл Саша Етоев и тогда выпили сразу по двести. Отпустило.

До дому дошёл на своих ногах. И то слава Богу. Всё к лучшему в этом самом лучшем из возможных миров.

14 октября 2009 — Техническое