Остаются два варианта: сварить уроду и гниде ведро макарон с сардинами и оставить его на цепи или же сварить ему то же самое ведро и с этой цепи спустить? В любом случае он ведро это сожрёт за один присест — два раза лопнет, шесть раз обосрётся, но сожрёт.
Интересно, что будет дальше: в первом случае он заебёт всю деревню своим воем, а во втором — своей общительностью.
Мальчик за столом разбаловался, за что, разумеется, получил строгий выговор с поражением в правах, но до этого успел уронить бутерброд на пол три раза. И все три раза бутерброд упал маслом вверх.
Тётушка тут написала письмо, в котором рассказала, что подошли к ней пятикурсники и спросили, не является ли она моей родственницей.
Так вот, к сведению учеников факультета журналистики МГУ и прочих: Алла Юрьевна Горчева является моей родственницей.
Она самый удивительный и невозможный представитель непростой нашей фамилии, по мотивам которой (фамилии) можно писать Сто Лет Одиночества-2. Она, единственная из всех нас постоянно нам всем звонит, интересуется нашей жизнью и пытается собрать нас всех вместе.
Я совершенно точно знаю, что если я однажды в четыре часа ночи с разбитой мордой и без копейки денег позвоню ей в дверь, я буду там умыт, перебинтован, накормлен и снабжён билетом на поезд или самолёт (я это уже проверял).
Она большой и неисправимый либерал — пишет книиги о гулаге. Ей можно: прадедушку моего (её дедушку) посадили в двадцать восьмом и выпустили через тридцать лет. Дедушку (её отца) посадили в тридцать пятом (за дело, впрочем), потом выпустили, потом снова посадили и после этого он где только не побывал, включая штрафроту и концлагерь Маутхаузен. Великолепный был старик, про него надо писать отдельно. Бабушку Галину Алексеевну (тётушкину мать, мою бабушку) посадили на два года в сорок втором по доносу безумного соседа, именно тогда, когда был полный пиздец с едой и тётушка с моим отцом (пять и семь лет от роду) жили на том, что по ночам бросали им в окна местные сердобольные казахи. Ну, и прабабушка моя Оля при них, конечно, была, отчего их и не сдали в детдом, но это тоже отдельная история.
Замечательная тётушка, я её люблю.
Маленький мальчик, просмотрев в два присеста кинофильм про буратино, собрал по всему дому разнообразные ключи, принёс их мне и теперь надеется, что я отопру дверцу.
Увы мне.
Апрель
Укладывая мальчика днём спать, заснул с ним за компанию. Пока спал, приснился рассказ — полностью и целиком.
Обычно, конечно, во сне с логикой не очень: «иду я по Парижу у себя в ванной» ну и так далее.
А тут на проснувшуюся голову пролистал: ну, логики примерно столько же, сколько у Хармса в повести про старуху, но она вполне присутствует.
В общем, не периодическая, конечно, система химических элементов, но тоже ничего — в хорошем хозяйстве всё сгодится.
Однажды к некоторому мудрецу, каковой сидел в хрущёвской кухне и неторопливо очищал картофель от кожуры, приступил с непомерно громкими воплями сын его, требуя немедленно подать ему слишком сладкое печение с верхней полки шкафа.
На что мудрец, не прерывая своего занятия, ответствовал так: «О сын мой! Ты чрезмерно юн ещё и неразумен для того, чтобы понять счастье свое — иметь такого родителя, как я! Ибо родитель твой столь же отзывчив, как мясная колода и столь же чувствителен, как тот синий горшок (да-да, вот этот), в который ты отправляешь свои надобности. Ты можешь вопить до тех пор, пока не потеряешь свой голос, упасть наземь и бесцельно болтать в воздухе своими ногами, но отец твой будет всё так же чистить картофель. Ибо сказано: не просите ни о чём больших и взрослых, потому что они сами к вам придут и дадут вам всё. Когда посчитают нужным».
И речь эта, сказанная с превеликим хладнокровием, оказала на вопрошающего желательное действие, как-то: вопрошающий разинул рот и удалился размышлять о тщете всего сущего.
Каковые размышления ещё никому не нанесли вреда, а некоторым, об этой тщете размышлявшим, таким как Царь Царей Соломон, даже причинили значительную пользу.
— Дорогие друзья! — сказала голова и вся перекосоёбилась. Выпрямили, обдули сжатым воздухом из пылесоса, протёрли ветошью, ещё раз проверили трубки, включили снова.
— Я долго думал и понял…, - тут с потолка упал кусок штукатурки, всё вдребезги.
Обтёрли кое-как, опять обдули, принесли запасную бутылку с физраствором, подключили, ёбнули током. Когда голова очнулась, заставили высморкаться в ту же ветошь.
— Дело в том, что мы все находимся в плену…, - голос головы крепчал, но тут перегорел вентилятор на поддув.
Заменили, дали щелбана по лбу: «Заснул что ли?»
— Тогда я сразу по существу…
Ну ёб твою мать! — теперь пробки перегорели. Накрутили жучков, снова включили.
— Вы только не думайте, что я, пользуясь своим уникальным опытом (вот нихуя себе как распизделась, подумали все), пытаюсь вас поучать, нет! Я хочу…