Поехал в озерки в тамошний дом книги — да хуй там: весь отдел современной прозы, который не завален Пелевиным, Сорокиным и Быковым, завален сочинениями писателя Малатова. А моих произведений нету. Вот уж правильно сказал Антон Борисович Носик: там где завёлся хоть один пидорас, нормальному человеку уже делать нечего.
Пошёл в буквоед на малую свою родину, то есть на просвещения. Я там когда-то прожил, между прочим пять лет и это была самая лучшая из моих съёмных квартир. Там было тогда чудесно: длинный-длинный бетонный забор, вдоль которого стояли старушки с петрушкой. Обувной магазин, хозяйственный, гастроном, ночной магазин 24 часа.
Пожрать, правда, в культурной обстановке там было совершенно негде. Мы, помнится, с любимой мною тогда московской барышней вынуждены были ездить на улицу Рубинштейна, что тоже было положительным моментом: надо же всё-таки иногда делать в ебле хоть какие-то перерывы.
А потом что-то лопнуло в нашем государстве и всё пространство вокруг станции метро обросло кошмарными торгово-развлекательными учреждениями. Одних только ложнояпонских столовых не менее пяти штук, не говоря уже про всё остальное. С тех пор я избегаю этого района, хотя с ним и связано множество прекраснейших моментов моей жизни.
И тут вот снова заглянул: некоторая часть торговых площадей уже сдаётся в аренду на самых льготных условиях. На запылившихся стёклах кое-где уже выведено чьим-то пальцем заветное слово ХУЙ.
А жизнь-то налаживается.
Какую всё ж-таки гламурную жизнь я веду, когда временно пребываю в городе[2]:
А вот короткий очень вопрос (для картинки одной надо): при советском союзе самый дорогой бензин был 93-й. А ещё были два бензина, не помню номеров. Кажется 72-й и ещё какой-то. Может быть кто-нибудь напомнит?
О, а вот и ещё одна студийная фотография: http://jj-maestro.livejournal.com/31088.html
Кстати, похоже, что некоторые люди не совсем понимают жанр, несмотря на мои подробные разъяснения.
Это игра такая, просто игра. У студийных фотографов есть специальный термин «история». Чтобы у поглядевшего на картинку случайного зрителя возникали мысли о снятых ими предметах. Ну, театр такой. Я скверный актёр, но мне было забавно в этом участвовать. То есть не западло. В конце концов и Эйнштейн тоже не всегда ходил с высунутым наружу языком.
Я вот тут почитал в интернете и подумал: ну неужто вот эти обладательницы сумок за пять тысяч баксов действительно настолько безмозглы, что со всем своим тончайшим чувством стиля и статуса не понимают совершенно очевидной вещи, как то: биркин-хуиркин — это для нищебродов и лузеров.
Трусы с алмазами — это нихуя не круто. По-настоящему круто — это когда в заведение, где сидят тётки в этих самых трусах, заходит похмельный мужик в трениках с пузырями на коленях под руку с толстой бабой в бигудях и с фингалом под глазом, и лично хозяин заведения вежливыми пинками освобождает для них самый лучший столик.
…наступил он на бабочку, прилетел обратно, а тут миссис Гудзон и река Хадсон.
Две недели мучался над портретом Николая Васильевича.
Очень сложно рисовать (писать) про то, что действительно любишь. Я у Николая Васильевича люблю всё (в отличие от Фёдора Михайловича с отвратительными его потугами на юмор, вроде «Крокодила»).
Нарисовал Николая Васильевича, делающего «ха!» — а под шинелью украинская вышиванка. Получилось очень глупо и некрасиво.
Тут по счастию проехал мимо нашего дома двухтомник (килограмм на пять) Норштейна «Снег на траве». Мы с маленьким моим мальчиком перед сном с наслаждением рассматривали раскадровки Ёжика и Волчка, угукали, когда попадался Филин и выли, когда встречался Волчок.
А второй том там был про шинель, которую Норштейн никогда уже не доделает. Но там всё прекрасно. И, когда мальчик заснул, я сел и за десять минут нарисовал портрет Николая Васильевича.
Потому что Норштейн, конечно, гений, но Франческа Ярбусова — это охуеть, какой гений.
Ну, опять спиздил, подумаешь.
Да, вот картинка, мне нравится: http://maccolit.livejournal.com/767094.html
И к вопросу похож-не похож, Николай Васильевич, на самом деле, выглядел вот так: http://public-library.narod.ru/Gogol.Nikolai/, а всё остальное — это уже наши фантазии.
Да жив этот пиздоблядский собака-степан. Забрал его у соседа, приковал к цепи у себя во дворе. Сидит в будке, стенает.
Вырос, ему уже ебаться хочется. А вот хуй ему, а не ебаться, у нас тут женских собак, кроме его собственной матушки нету. А с матушкой ебаться — это нет, не позволю.
Я, знаете ли, сторонник консервативных ценностей.
Будучи ненавистником всего живого, впустил в дом жить ещё одного обитателя. Хозяйка его отбыла в Луки, и никому он тут больше нахуй не нужен, тем более, что у него какие-то проблемы со здоровьем. Сдохнет ведь без меня.