Журавли и цапли . Повести и рассказы

Но Гусейн даже не взглянул на нее. Перекинул эспандер через плечо и, мрачный, поплелся в лагерь. Ребята недоумевали, что с ним? И долго еще потом недоумевали, не зная, чем объяснить то, что Гусейн откололся от всех и ни с кем не стал дружить. Тайна Гусейна открылась Лене-вожатой случайно. Как-то после отбоя она заглянула на спортивную площадку и вдруг, в сумерках, увидела лезущего по канату «медвежонка». Она тогда с первого взгляда так и подумала: «Медвежонок». Но вот «медвежонок», не добравшись даже до середины, соскользнул вниз и захныкал человеческим голосом. Сердце у Лены Скворцовой замерло: она узнала того, кто хныкал. Это был Гусейн Наджафов. Узнала и сразу догадалась, почему накануне, как она ни упрашивала, он отказался сдавать нормы ГТО. «Я их еще там… давно…» — сказал он, глядя куда-то за горизонт. «Там… Давно…» Врун несчастный, вот он кто, этот Гусейн Наджафов. Врун и трус. Побоялся опозориться перед ребятами и не стал сдавать. Врун и трус? Нет, тут что-то другое. Лене-вожатой вспомнилась история с эспандером. Почему он тогда вызвал всех? А потому, что думал, что сильнее его по эспандеру в лагере никого не окажется. Он и был сильнее всех там, у себя, в своей бакинской дружине. А тут вдруг какая-то девчонка… Лене стало до слез жаль Гусейна. Она хотела подойти, утешить его, но вовремя удержалась: гордый, обидится. Нет уж, пусть лучше все идет своим чередом. Пробьет час, и Гусейн Наджафов покажет себя. Может быть, даже на канате. Потренируется две-три ночи и покажет. И нормы ГТО сдаст, она в этом уверена. Потренируется втайне от других и сдаст. Хорошо сдаст! Хуже других сдать гордость не позволит. Жаль, что не успел! Жаль, что не пойдет с ними на выручку геологов. Теперь, когда ей известна его тайна, она бы очень хотела видеть его в числе идущих. Но, хотела не хотела, с этим все! Идут только те, кто сдал ГТО. Она сама так решила и отступать от своего решения не будет.

Сколько же идет? Она пересчитала глазами: пятеро. С ней и бородачом Витаминычем (вообще-то Вениаминычем), завхозом лагеря, — семеро. Мысленно, как роли среди артистов, распределила походные обязанности. Витаминыч с берданкой в авангарде, он — проводник; трое из пионерской пятерки — хлебоноши, потащат в рюкзаках продукты; двое пойдут с батарейками — для радиостанции; она в арьергарде и тоже с берданкой — «от страха отстреливаться».

Подумав так, она усмехнулась: изречение «от страха отстреливаться» принадлежало не ей — Витаминычу, и родилось на охоте. Они промышляли вдвоем — она и Витаминыч. Шли, держа ружье наперевес, поминутно замирали и тревожно прищуривались, высматривая дичь. Вдруг в одной из коряг ей померещилась медвежья морда. Она от страха зажмурилась и выпалила… В кого? Именно об этом и спросил у нее бородач Витаминыч, подбежавший на выстрел. А потом, разобравшись, покопался в бороде и изрек: «От страха отстреливалась..»

…Солнце встало над лесом, подобрало подол болотного тумана и желтым колобком покатилось по небосводу. Семеро вышли из лагеря и зашагали впереди солнца, на запад.

Провожавшие, выйдя за ворота, постояли, потосковали, завидуя ушедшим, и вернулись в лагерь к своим делам: кто к самоделкам в кружках умелых рук, кто к спортивным снарядам на лагерном стадионе, а Вася Степанов к своей «Морошке» — слушать, не отзовется ли таинственная «Сирень» терпящему бедствие «Нептуну»?

Гусейн Наджафов приплелся в лагерь последним. Потому что, пока плелся, не раз останавливался, глядя вслед ушедшим и негодуя на себя за то, что он не с ними! Приплелся последним и последним узнал новость, поразившую всех в лагере: ушедшие забыли соль! Об этом лагерю сказала повариха. Толстая, во всем белом и оттого похожая на снежную бабу, она стояла возле столовой и держала в руках пакет с солью, не зная, что с ним делать.

«Что делать?» Язык спросил, руки ответили. Гусейн Наджафов выхватил у поварихи пакет с солью и, не дав никому опомниться, выбежал из лагеря.

…А семеро между тем топали и топали, похрустывая валежником да позыркивая вокруг в надежде узреть какое-нибудь таежное диво: белку-вертихвостку, бурундучка-кулачка, медведя-увальня, соболя, волка, лисицу, лося, а нет, так из птичьей породы кого-нибудь: глухаря, рябчика, кедровку…

Так они им и показались! Тайга не зоопарк. Здесь живое живому на глаза не лезет, наоборот, таится друг от друга, а от человека тем более, потому что не всякий человек зверю и птице друг.

А вот водяника, голубика, морошка и прочая озерно-болотная ягода — те сами на глаза лезли и, как в сказке, упрашивали собой полакомиться.

Они и попробовали. Устроили привал и кинулись к болотцу, усеянному, как скатерть-самобранка, ягодой голубикой. Кинуться-то кинулись, да в тот же миг и назад отпрянули, будто их огнем обожгло. Не огнем, конечно, — комарьем, да болотный комар еще больнее огня жжется!