Журавли и цапли . Повести и рассказы

Прошло много лет. И вот как-то раз в город, где я жил и работал машинистом тепловоза, приехала известная эстрадная певица. Афиши объявили о ее концерте. Эту певицу я знал. Не лично, нет, — по фамилии. Фамилию певицы носила одна заноза-девчонка, жившая по соседству с нами в дачном поселке. Мы ее не очень жаловали, хотя она все время липла к нашей мужской компании. Водиться с девчонкой? «Улица смех любит», а мы не хотели, чтобы над нами смеялись. К тому же Заноза перещеголяла всех нас своей мечтой. Что там шофер! машинист!! летчик!!! Заноза метила в артистки… (Тут у меня даже восклицательных знаков не хватило, поэтому я ограничился многоточием.) Да не в простые, а в знаменитые! И хотя это было нелепо — в артисты, казалось нам, выходили только сверхнеобыкновенные люди, которые среди нас, мальчишек и девчонок дачного поселка, конечно же не водились, — мы все равно не могли простить Занозе ее мечту. Уж она-то из всех девчонок была обыкновенней всех. Даже причесок, отличающих парикмахерова Витю, и то у нее не было. Так просто торчал на затылке пучок соломы, кое-как перехваченный лентой неопределенного цвета. А ноги? А руки? На Занозе места живого не было. Вся в синяках, которые, надо отдать ей должное, она носила с гордостью, как боевые медали. Но с такими синяками в артистки? Да еще в знаменитые? Какое нахальство?! И этого нахальства мы не могли ей простить. Дразнили «артисткой погорелого театра» и гнали прочь. А она как могла мстила нам за это: высмеивала, обзывала, сочиняла про нас обидные частушки.

…Из-за фамилии, которую носили известная артистка и Заноза, я хотя и устал после рейса, а пошел на концерт.

Вышла артистка. Я глянул на нее и ахнул: певица, как мать на дочь, была похожа на Занозу. Неужели она? Вот ведь и фамилии сходятся…

Певица окинула зал синими глазами и неожиданно задержала, и вдруг знакомая усмешка — она всегда так усмехалась, когда пела про нас свои частушки, — собрала в пучок ее губы. Сомнений больше не оставалось: эта была Заноза.

Пианист уронил пальцы на рояль, и Заноза сразу посерьезнела.

— «В чистом поле, — запела она прозрачным и звонким, как родник, голосом, — мчится, мчится в чистом поле…»

Я, забыв обо всем, стал слушать.

— «И быстрее, шибче воли, поезд мчится в чистом поле», — звенела артистка и вдруг — Гу-гуу, гу-гуу…

Я вскинул голову: это было не по правилам. В «Попутной песне» Глинки, которую я слышал много раз, не было никакого «гу-гуу». Заподозрив неладное, я замер без дыхания.

— «И повсюду веселится наш народ, и быстрее, шибче воли, поезд мчится в чистом поле», — подняла к концу голос певица и, роняя его, мелодично закончила: — Гу-гуу…

Зал взорвался аплодисментами. Один я не аплодировал. Сидел как пришибленный и никак не мог справиться со своим волнением. Я узнал его. Узнал веселое эхо Петрова лога, эхо моего детства.

Выручка

На туманной заре летнего утра — а над Обью в этих местах все зори туманные — пионерская радиостанция «Морошка» перехватила радиограмму… Впрочем, слово «перехватила» тут, пожалуй, не совсем уместно. Это все равно, как если бы кто сказал, что по дороге от лагеря к озеру он перехватил комариную тучу. Настырные таежные комары сами кого хочешь перехватить могут! Так и с радиограммой: скорее она «перехватила» «Морошку», заглушив все другие голоса в эфире, чем «Морошка» ее.

Дело было так. Какой-то «Нептун» долго и безуспешно вызывал какую-то «Сирень». Потом, отчаявшись докричаться, обратился ко всем, кто слышит его, с призывом — связаться с нефтеразведкой в Сургуте и сообщить, что у геологов «Нептуна», ищущих нефть в квадрате номер два, вышли продукты и питание для радиостанции.

— Квадрат номер два… Витин выворот! — крикнул, выключаясь, радист «Нептуна».

— Квадрат номер два… Витин выворот, — как эхо повторил радист «Морошки», записывая радиограмму, и со всех своих длинных ног пустился будить старшую вожатую.

Лена Скворцова спала, не раздеваясь, в полной боевой, как она говорила, готовности, то есть в спортивном костюме. Кругом тайга, глухомань, мало ли что — зверь, огонь, хворь… Вскочила и с ходу к месту происшествия: если зверь — гнать непрошеного; если огонь — гасить, спасать ребят; если хворь — лечить. Она ведь по первой должности фельдшер или «без пяти лет доктор», как шутят ребята, имея в виду медицинский институт, в который Лена Скворцова каждый год собирается поступать. Увы, мешает вторая должность, вожатой: как лето, так ее в лагерь. А в лагере к экзаменам разве подготовишься? Здесь у нее каждый день экзамен. Вот и сейчас, едва скрипнула дверь, она уже на ногах. И хотя сон слегка покачивал ее, как ленивая волна лодочку, — она вся внимание. Узнала вошедшего и усмехнулась:

— Что-нибудь очень, очень, очень ужасное? — Не без умысла усмехнулась. Знала, усмешка гасит тревогу, как волна гасит волну.