Журавленко и мы

Ребята не боялись её, не стеснялись, не ходили при ней по струнке. Она их не отчитывала, не ругала, но иногда, перестав аккомпанировать, она беспомощно опускала на колени руки и сидела в таком огорчении за ребят, что ребята начинали огорчаться за самих себя.

— Ну, как по-вашему, хорошо вы поёте? — спросила Зоя Ивановна.

— Совсем плохо, — сказала Маринка.

— Чайковский бы в гробу перевернулся, если б услышал, как его поют…

— Перевернулся бы, — согласилась Маринка. — Надо петь, чтобы все, кто слушает, переживали каждое слово, вот будто это на самом деле. А когда одни поют, а другие слушают и не переживают, — это не…

Маринка запнулась.

— Продолжай, — попросила Зоя Ивановна. — Что ты хотела сказать?

— Очень такое слово… Я хотела сказать, что тогда уже не искусство.

— Ты сама это поняла?

— Почти что сама, но не совсем. Один человек…

Маринка снова запнулась и обрадовалась, что рядом нет Лёвы, что он не принимает участия в хоровом кружке. Он терпеть не мог, когда она таинственно говорила: «Один человек».

— Не хочешь его называть — что ж, не надо, — сказала Зоя Ивановна. — Но хорошо, что ты с этим человеком знакома.

— Ещё бы! — ответила Маринка.

С девочек было довольно. Их терпение лопнуло.

На первом же сборе отряда Маринке и Лёве был учинён горячий и строгий опрос:

— Что это, на самом деле, за секреты от своих же товарищей-пионеров?

— Что это за человек, у которого какие-то аварии, пробы и испытания при всех?

— А если аварии, так почему он понимает в пении?

Большеголовую рыжую девочку осенила догадка:

— Наверно, он певец и вдруг потерял голос — вот вам и авария! А потом, наверно, голос вылечился, и он будет держать испытание при всех. В театре, при всех артистах, — ясно? И какой-то Розовенький там будет, его больше всех боятся!

Лёва представил себе Журавленко поющим в театре, при всех артистах, сжал губы, чтобы не расхохотаться, но губы не выдержали напора смеха, и он оглушительно фыркнул.

Это и гордая усмешка Маринки окончательно вывели ребят из равновесия. Даже Алёша Харламов и тот крикнул:

— Нечего отфыркиваться! Без никаких, отвечайте, — кто он? Если не певец, так как он смеет допускать аварии?

Ребята подхватили:

— А если допускает аварии, так почему вы к нему бегаете? Кто он вам?

— И кто этот Розовенький?

Лёве уже было не смешно. Он разозлился.

— И буду бегать. Знаете вы, какая эта авария? Хотел он, что ли, её допустить? Если б не Розовенький, — не пришлось бы ему всё делать одному… Генька, у тебя с собой мячик, — давай покажу, чего он не учёл.

— Ну как будто такой ерунды! А из-за неё получилась авария, — поспешила добавить Маринка.

Она перехватила целлулоидный мячик, который Геня протянул Лёве, и потребовала:

— Следите внимательно.

— Сам покажу. Надо правильно рассчитать силу, — сказал Лёва и отобрал у Маринки мячик, при этом тоже правильно рассчитав силу.

В точности как Журавленко, он ударил об стену мячиком и почти теми же словами, что и Журавленко, объяснил, какая с виду малость не была учтена.

Посмотрев и выслушав всё это, ребята решили, что речь идёт о мастере спорта, а авария — это проигранный им в результате недоучёта каких-то там тонкостей матч, и к тому же ещё в решающем соревновании. Непонятным для них теперь оставалось только одно: играл ли мастер спорта с Розовеньким или Розовенький был пристрастным, несправедливым судьёй?

— Сами спрашивают и сами не дают говорить! — в досаде закричала Маринка. — Вовсе он не мастер спорта, а знали бы вы, какую он делает машину!

Ребята зашикали друг на друга и начали организованно, толково расспрашивать: что это за машина, для чего она, что она сможет делать или что на ней можно будет делать?

Маринку так и подмывало хвастнуть всем, что она знает о машине и о Журавленко.

Лёва заметил это. И, чтобы Маринку не подмыло окончательно, он стукнул носком своего чёрного ботинка по каблуку её бежевого ботинка, опять точно рассчитав силу.

Маринка гневно на него посмотрела, шепнула:

— Без тебя знают.

А ребята возмутились:

— Что это ещё за знаки?

— Вас по-пионерски спрашивают, и нечего перешёптываться, отвечайте как следует!

И вдруг Лёва искренне, горячо сказал:

— Давно хочу вам про него рассказать. Хочу — и нельзя.

Двадцать голосов закричало:

— Почему нельзя?

Маринку осенило:

— Если бы вы были хорошими пионерами, знаете, что бы вы сделали? — спросила она и сама поскорей ответила: — Вы бы все, как один, закричали: «Не смейте говорить, не смейте!» Потому что мы дали этому человеку слово. Он попросил, потому что из-за Розовенького делает эту машину, знаете, где? Вот в такой комнате, как этот класс — нет, даже ещё меньше!

Может быть, потому, что каждый решил вести себя, как хороший пионер, а может быть, потому, что ребят заинтересовал Розовенький, они захотели узнать, — что же он, нарочно мешает? Нарочно вредит? А если это так, что же тогда все кругом смотрят?!

Маринка ответила, что, по её мнению, Розовенький нарочно вредит.