Жуков

Жуков в своем выступлении признал, что у него были срывы, и он был не прав в том, что резко разговаривал с теми командирами и политработниками, которые здесь на него жаловались, что, как коммунист, он «обязан был быть выдержаннее в обращении с подчиненными, больше помогать добрым словом и меньше проявлять нервозность». Относительно того, что у него «обедал Уборевич — враг народа», Жуков отметил, что у него «обедал командующий войсками округа Уборевич» и тогда никто не знал, что он враг народа. Ответил он и на обвинение Тихомирова в недооценке политработников, подчеркнув, что действительно не любит и не ценит «таких политработников, как, например, Тихомиров, который плохо помогал мне в работе в 4-й кавдивизии и всегда уходил от решения сложных вопросов, проявляя беспринципную мягкотелость, нетребовательность, даже в ущерб делу. Такие политработники хотят быть добрыми дядюшками за счет дела, но это не стиль работы большевика. Я уважаю таких политработников, которые помогают своим командирам успешно решать задачи боевой подготовки, умеют сами работать, засучив рукава, неустанно проводя в жизнь указания партии и правительства, и, не стесняясь, говорят своему командиру, где он не прав, где допустил ошибку, чтобы командир учел в своей работе и не допускал бы промахов».^[88]

После столь обстоятельного выступления Жукова коммунисты решили «ограничиться обсуждением вопроса и принять к сведению объяснение товарища Жукова Г.К.».

После партийного собрания Жуков не утерпел и спросил Тихомирова, почему он сегодня говорил не то, что всегда, когда они работали вместе в дивизии. Жукова интересовало, что соответствует истине — прежние суждения Тихомирова о нем или та характеристика, которая была дана им сегодня. Тихомиров ответил: «Безусловно, та, что всегда говорил. Но то, что сегодня сказал, — надо было сказать». Как вспоминал Георгий Константинович, он не удержался и резко сказал: «Я очень жалею, что когда-то считал тебя принципиальным товарищем, а ты просто приспособленец».

Позднее, будучи уже министром обороны, Жуков получил от Тихомирова три письма. Письма эти остались без ответа.

Дата разбора дела Жукова видна из автобиографии, написанной 13 июня 1938 года: «Партвзыскание имею — „выговор“ от 28.1.38 г. за грубость, за зажим самокритики, недооценку политработы, за недостаточную борьбу с очковтирательством. Связи с врагами ни у меня, ни у моей жены не было и нет».

Георгий Константинович, чрезвычайно занятый служебными делами, всегда старался выкроить время для работы над оперативно-стратегическими вопросами, чтения исторических материалов о прошлых войнах, классических трудов по военному искусству и различной мемуарной литературы. Особенно много ему дала личная разработка оперативно-тактических заданий на проведение дивизионных и корпусных командных игр, командно-штабных учений, учений с войсками. «После каждого такого учения я чувствовал, — вспоминал он, — что все больше набираюсь знаний и опыта, а это было совершенно необходимо не только для моего собственного роста, но и для молодых кадров, которые мне были вверены. Приятно было, когда занятие или учение с частью, штабом или группой офицеров приносило ощутимую пользу его участникам. Я считал это самой большой наградой за труд. Если на занятии никто не получил ничего нового и не почерпнул знаний из личного багажа старшего начальника, то такое занятие, на мой взгляд, является прямым укором совести командира и подчеркивает его неполноценность. А что греха таить, командиров, стоявших по знаниям не выше своих подчиненных, у нас тогда было немало».^[89]

В июне 1938 года его назначают заместителем командующего войсками Белорусского военного округа по кавалерии. «Переехали в Смоленск, где тогда находился штаб округа, — вспоминала Эра Георгиевна. — Квартиру получили во флигеле большого красивого дома, глядевшего на сквер, в котором жили семьи командования округа… Папа, как всегда, был занят на работе. Мама „крутилась“ с нами… Мне уже было десять лет, и я помогала маме, чем могла.