По воспоминаниям Жукова, в начале мая он получил приказ из Москвы явиться в Наркомат обороны для назначения на новую должность. В составленных в 1957 году «Кратких биографических сведениях» о Жукове указано, что службу в Монголии он завершил в апреле 1940 года, с апреля по июнь находился в распоряжении наркома обороны, а в июне был назначен командующим Киевским Особым военным округом. В «Личном листке по учету кадров», заполненном Георгием Константиновичем в 1948 году, окончание службы в Монголии также датировано апрелем, а вот вступление в командование войсками КОВО — маем 1940 года. М.М.Пилихин утверждал: «В мае 1940 года Георгий телеграфировал нам в Москву: „Будем 15 в Москве. Встречайте. Жуков“. На автобазе (автобаза НКВД. — В.Д.), где я работал, стоял „опель-кадет“ Марины Расковой. Я попросил у нее машину — встретить Г.К.Жукова с семьей из Монголии. Разрешение получил, и мы с Клавдией Ильиничной и дочкой Ритой поехали встречать Георгия с семьей на Ярославский вокзал. Пришла машина и из Наркомата обороны. Подошел поезд, и мы пошли к вагону, в котором прибыл Жуков с семьей. Но он уже шел нам навстречу, с первой Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди и орденами Монгольской Народной Республики. Он с большой радостью обнял нас и сказал: „Вот мы опять все вместе!“».
Есть разные сведения о том, каким образом семья Жукова прибыла в Москву. Пилихин говорит, что встречал родственников на вокзале, а Эра Георгиевна вспоминает, что из Монголии в Москву они летели уже самолетом вместе с папой. «Для нас всех это было первое воздушное путешествие, и мы очень волновались. В Москве нас разместили в знаменитой в те годы гостинице „Москва“, где мы прожили более месяца, вплоть до получения папой нового назначения в Киев и отъезда туда».
Все эти разночтения в воспоминаниях разных людей, конечно, в этом случае не имеют никакого принципиального значения. Важно иметь в виду другое: почти всегда мемуары содержат те или иные неточности, порой и принципиальные, являющиеся следствием отнюдь не сознательных искажений, а естественных заблуждений человеческой памяти.
Неизгладимое впечатление на Жукова произвела встреча с И.В.Сталиным. Когда Георгий Константинович шел на нее, то испытывал некоторый трепет в душе, но увидел перед собой человека на первый взгляд самого обыкновенного, небольшого роста, чуть ниже себя, спокойного, приветливого, очень внимательного. В кабинете находились также Калинин, Молотов и другие члены Политбюро. На вопрос о том, как Жуков оценивает японскую армию, тот ответил: «Японский солдат, который дрался с нами на Халхин-Голе, хорошо подготовлен, особенно для ближнего боя. Дисциплинирован, исполнителен и упорен в бою, особенно в оборонительном. Младший командный состав подготовлен очень хорошо и дерется с фанатическим упорством. Как правило, младшие командиры в плен не сдаются и не останавливаются перед „харакири“. Офицерский состав, особенно старший и высший, подготовлен слабо, малоинициативен и склонен действовать по шаблону».
Сталин и Калинин долго и обстоятельно расспрашивали Жукова о действиях советских войск и трудностях, с которыми им пришлось столкнуться, о целях вторжения японцев в Монголию, о помощи, которую оказывали Жукову высшие военачальники, о его выводах по этим и другим проблемам вооруженного столкновения в районе Халхин-Гола.
Жуков, в свою очередь, задал вопрос о том, как следует понимать крайне пассивный характер войны на Западе и как предположительно будут в дальнейшем развиваться там военные действия. На это Сталин ответил, что французское правительство во главе с Даладье и английское с Чемберленом не хотят серьезно влезать в войну с Германией. Они все еще надеются подбить Гитлера на войну с нами. Отказавшись в 1939 году от создания с нами антигитлеровского блока, они тем самым не захотели связывать руки Гитлеру в его агрессии против Советского Союза. Но из этого ничего не выйдет. Им придется самим расплачиваться за свою недальновидную политику.
После обстоятельной беседы Сталин сообщил о решении назначить Жукова командующим войсками Киевского Особого военного округа.
Возвратившись в гостиницу, Георгий Константинович, переполненный впечатлениями от беседы, долго не мог заснуть. Позже он признавался: «Внешность Сталина, его негромкий голос, конкретность и глубина суждений, осведомленность в военных вопросах, внимание, с которым он слушал доклад, произвели на меня большое впечатление. Если он всегда и со всеми такой, непонятно, почему ходит упорная молва о нем, как о страшном человеке? Тогда не хотелось верить плохому». [145]