Жуков

За сутки с небольшим Жуков изучил обстановку и в 9.15 утра 12 октября дает радиограмму Лукину, Ершакову, Болдину. Ракутпну: «Перед Ершаковым действует 252-я пехотная дивизия. Дивизия просила открытым текстом немецкое командование 11 октября сего года о помощи, так как не выдерживает натиска Ершакова. Видимо, перед Ершаковым наиболее слабое место во фронте противника. Учитывая слабость противника перед Ершаковым, немедленно разберитесь поглубже в обстановке перед вашим фронтом. Сможете ли вы успешно и быстро прорваться на вашем участке? Не лучше ли вам, закрывшись на своем участке от противника, демонстрируя прорыв, собрать танковую группу, артиллерийскую группу, помочь Ершакову мощным ударом смять противника и выводить все армии за Ершаковым на направление станции Угрюмово, на Боровск, при этом в сторону противника иметь сильные заслоны, которым по мере выхода отходить за армией Принятое решение доложить 12 октября с. г…

Дальнейшее промедление в ваших действиях может погубить армии. Ускорьте прорыв и выход ни окружения».

Надо вспомнить ту обстановку на Западном фронте, чтобы оценить спокойный, товарищеский тон указаний. К сожалению, уже было поздно, связь прервалась. Штабы окруженных войск потеряли управление. Организованного выхода так и не получилось, пробились к своим отдельные части и множество мелких групп.

Окруженные до конца испили чашу страданий, выпавших на их долю. Тысячи и десятки тысяч бойцов и командиров с честью выполнили свой воинский долг. Генерал-лейтенант М. Ф. Лукин, командовавший окруженной 19-й армией, свидетельствовал после войны: «Войска дрались до последнего солдата и до последнего патрона». Сам генерал, потерявший в этик боях руку, был без сознания схвачен гитлеровцами.

Противник донес в боях с нашими окруженными войсками серьезные потерн в живой силе и технике, что снизило ударную силу его соединений, предназначавшихся для взятия Москвы. Немцам пришлось вести бои на фронте глубиной 100–150 километров с запада на восток, 28 дивизий врага были скованы здесь еще 9—10 дней. «Кровь и жертвы, понесенные войсками окруженной группировки, оказались не напрасным»», — говорил позднее Жуков. Они дали возможность выиграть время для занятия обороны на можайском рубеже.

Немецкая разведка просмотрела происходившее. В высшей точке операции «Тайфун» штаб группы армий «Центр» сверхоптимистически 8 октября докладывал в Берлин: «Сегодня сложилось такое впечатление, что в распоряжении противника нет крупных сил, которые он мог бы противопоставить дальнейшему продвижению группы армий на Москву… Для непосредственной обороны Москвы, по показаниям военнопленных, русские располагают дивизиями народного ополчения, которые, однако, частично уже введены в бой. а также находятся в числе окруженных войск». На день отправки документа — 8 октября — была большая доля истины в суждениях немецких штабистов. Тугодумы из разведотдела группы армий «Центр» не изменили своей точки зрения и спустя педелю. 14 октября они доложили: «Противник в настоящее время не в состоянии противопоставить наступающим на Москву силы, способные оказать длительное сопротивление западнее и юго-западнее Москвы. Все, что осталось от противника после сражения, оттеснено на север или юг». Разведчики принимали желаемое за действительное.

Как раз в это время из тыла, с других фронтов сюда спешили 11 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артиллерийских полков. К середине октября основные направления на Москву прикрыли части, насчитывавшие 90 тысяч человек. С Дальнего Востока, останавливаясь лишь для смены паровозов, мчались сотни эшелонов, перебрасывались кадровые войска: три стрелковые и две танковые дивизии. На самых опасных участках войска возглавили опытнейшие военачальники: на волоколамском направлении — К. К. Рокоссовский, на можайском — Д. Д. Лелюшепко, а после его ранения Л. А. Говоров.

В эти жуткие по напряжению дни Жуков работал буквально круглосуточно, вырывая несколько часов для сна. В Москве также бодрствовали, в том числе В. М. Молотов, почему-то вообразивший себя стратегом. И вот что произошло, по словам Жукова:

«Через два дня после того, как я начал командовать фронтом, Молотов позвонил мне. В разговоре с ним шла речь об одном из направлений, на котором немцы продолжали продвигаться, а наши части продолжали отступать. Молотов говорил со мной повышенным тоном. Видимо, он имел прямые сведения о продвижении немецких танков на этом участке, а я к тому времени не был до конца в курсе дела. Словом, он сказал нечто вроде того, что или я остановлю это угрожающее Москве отступление, или буду расстрелян! Я ответил ему на это:

— Не пугайте меня, я не боюсь ваших угроз. Еще нет двух суток, как я вступил в командование фронтом, я еще не полностью разобрался в обстановке, не до конца знаю, где что делается. Разбираюсь в этом, принимая войска.

В ответ он снова повысил голос и стал говорить в том же духе. Как же это так, не суметь разобраться за двое суток!