Жук и геометрия. Рассказы

— Яшка! Яшенька… Куда ты, мошенник?.. Это же Тимочка, аль не узнал?.. Господь с тобой!.. Ах, глупенький… — испуганно запричитала Прокофьевна, и кот остановился, готовясь, в случае чего, все-таки скрыться.

Утенок подумал, что кот не такой уж глупенький, раз не забыл, как вчера заработал от «Тимочки» палкой по спине, когда сидел на карнизе и примеривался, как бы получше вытащить из-под него недавно вылупившихся воробьят…

— Что же это ему попритчилось?.. — обеспокоилась бабушка. — Сидел смирно, а тут — здравствуйте! Может, ударил ты его когда-нито, Тимочка?.. А то грех — животное…

— Что вы, бабушк… — Утенок даже вспотел от волнения. — Разве я когда кошку ударю?.. Я кошек люблю… и Яшку вашего тоже… Я даже вот рыбки ему принес… А вы говорите — «ударил»…

— Вот спасибо так спасибо! Ах, внучок мой дорогой! А то ведь он, бродяга, совсем от рук отбился: «Ешь молоко!»— не ест, хлеб ему и на погляденье не нужен. А подай ему мяса, рыбки. Что ты с ним будешь делать?.. Любит рыбку, мошенник! Ах, любит! Посмотри-ка ты сейчас на него… Яша! Яшенька! Иди, иди сюда, милый!.. Чего глядишь?

Кот медленно приблизился, взглянул недобрыми зелеными глазами на Утенка: знаем, мол, — рыбка рыбкой, а ухо держи востро… А Утенок думал: противогаз нужен, а то не пескарями бы тебя кормить, полосатого жулика, а хворостинкой потолще…

Он кинул коту пескарей вместе с ниткой. Кот проворно схватил их и принялся хищно пожирать, будто три дня не ел, давясь, дрожа и беспрерывно ворча.

— Ишь ты, жаднюга… — любуясь котом, приговаривала довольная бабушка. — Ты гляди-ка, ты гляди, Тимочка… Ах ты, мошенник, дождался рыбки. Чисто человек… Ешь, ешь, милый…

Кот сожрал пескарей за какую-то минуту и отвратительно заныл: давай еще…

— Не наелся! Ах, обжора! — восторгалась бабушка. — Хватит с тебя, слышишь? Ка-а-кой рыбник!

— Я ему, бабушк, еще принесу! — пообещал Утенок.

— Разбалуешь ты его вконец, ну его к лешему! Совсем ничего жрать не будет. И на том спасибо. Чем же тебя отблагодарить, Тимочка, уж не знаю…

— Ничем, — сказал Утенок. — Это я так. Думаю, надо Яшке рыбки понести, чтоб он ел. А радио у вас нормально работает? А то я могу починить…

— Нет, нет, — замахала руками Прокофьевна. — Спасибо тебе. Не надо мне никакой починки. Чем же тебя угостить: арбуз будешь или компотцу?..

— Арбуз, — сказал Утенок. — И компотцу… Только знаете что, бабушк, не надо мне ни арбуза, ни компотцу, а вы лучше дайте мне противогаз. Я его потом принесу. Он там в кладовой на стенке висит…

— На кой тебе, Тимочка, противогаз? — изумилась Прокофьевна. — Ай ты воевать собрался?.. Да и не помню я, чтоб он где-то был…

— Он там, в углу. Там такие ящики с книгами стоят, на них — картонные коробки, где разные камни — коллекция, а справа на стенке — он. Пойдемте, бабушк, я покажу…

— Да на кой он тебе, Тимочка? — сопротивлялась бабушка, которую Утенок тянул за руку. — Ну его к нечистому: век бы его не видать… Ты, Тимочка, погоди-ка, послушай, что я тебе скажу: вы вот там озоруете, все бы вам в войну вашу окаянную играть, а ну-ка да тебе как-нибудь ненароком голову прошибут — матери-то твоей каково? Ведь так я говорю?

— Это так, — охотно согласился Утенок. — Это вы, бабушк, все верно говорите… Только я его вам потом обратно принесу, вы не беспокойтесь…

От Прокофьевны Утенок ушел с противогазом в сумке через плечо.

Самое трудное было сделано! Остальное все — легко и интересно.

Скрывшись в чащу бузины, разросшейся в конце огорода, Утенок до самого вечера в глубокой тайне мастерил свой аппарат.

— Чего это ты бегаешь взад-вперед как угорелый? — заинтересовалась мама, подозрительно оглядывая Утенка, когда он, потный, озабоченный, пробегал через двор с пузырьком керосина в руке. — Опять что-нибудь затеял? Куда керосин потащил? Вот наделай, наделай мне пожар!..

— А я что? — обиженно шмыгнул носом Утенок, придерживая в кармане спички, чтоб не гремели. — Это керосин не для пожара, а для ржавчины… Всегда вот ты так… Не разберешь сначала и ругаешься…

Заглянуть бы маме в бузинную заросль: там у забора горел костёр, на костре топилась в консервной банке смола, в углях докрасна раскалялся длинный железный прут с острым концом, а Утенок стругал срезанные под корень самые толстые стволы бузины…

Скафандр был готов, когда уже совсем стемнело. Напоследок Утенок примерил его. Скафандр выглядел очень таинственно и необычно. Хобот от маски шел под мышку и на спине соединялся с длинной деревянной трубкой (в три Утенковых роста), хитроумно составленной из толстых стволов бузины. В них раскаленным железным прутом была выжжена похожая на твердую вату сердцевина, концы прочно скреплены тонкими деревянными планками, проволокой и залиты смолой; на спине «дыхательная трубка» (как назвал ее изобретатель) прикреплялась к треугольной деревянной раме, которая надевалась как ранец. Слишком длинная, она при каждом шаге покачивалась, дрожала, но держалась прочно.