— Ну, это хотя бы кое-что. Раз тема попадания ко мне во двор кажется вам деликатной, вы, возможно, расскажете, зачем проникли туда.
— Причина вам известна.
— Простите, но посмею вам возразить: именно ее я не знаю.
— Знаете.
— Разве?.. В таком случае я прихожу к выводу, что вы здесь с предельно ясной целью — совершить преступление.
— Вы обвиняете меня в воровстве?
— В чем же еще?
— Я не ворую… Вам известно, зачем я здесь.
Он вздернул подбородок. И взглядом дал мне почувствовать, что ожидает от меня понимания, а я, по его мнению, пока пребываю в замешательстве. Я пожал плечами.
— Я здесь, потому что вы во мне нуждаетесь, — сказал он.
— Потому что вы мне нужны?!.. Ей-богу!.. Какие тонкости!
— Весь вечер вы желали видеть меня — мне ли этого не знать? Желали, когда она разговаривала с вами о нем и кровь закипала в ваших венах; когда он произносил речь и все ему внимали, а вы его ненавидели, потому что она глядела на него с восторгом.
Я был ошеломлен. Либо он говорил о том, о чем вряд ли вообще мог догадаться, либо… где-то закралась ошибка.
— Послушай, приятель, не пытайся меня обдурить — в этом деле я и сам, понимаешь ли, мастак.
На этот раз на коне оказался я — мне удалось его озадачить.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— В таком случае мы на равных, я тоже не представляю, о чем говорите вы.
Он неожиданно повел себя по-детски непосредственно:
— Чего это вы не знаете? Этим утром не было ли речи о том, что если вы будете нуждаться во мне, я приду?
— Кажется, я припоминаю, что вы любезно предлагали мне нечто подобное, но… разве к вам поступала какая-то просьба?
— Вы испытываете к нему иные чувства, чем я?
— К кому это ему?
— К Полу Лессинхэму.
Это было сказано тихо и спокойно, но, мягко выражаясь, не без враждебности, показавшей, что по меньшей мере стремления причинить зло Апостолу тут не занимать.
— Умоляю вас, поведайте, какое это чувство мы к нему испытываем?
— Ненависть.
Для этого джентльмена ненависть откровенно означала ненависть — в полнокровном восточном смысле. Я бы не удивился, если бы после того, как слово слетело с его губ, они оказались бы опаленными.
— Я ни в коем случае не утверждаю, что действительно питаю к нему упомянутое вами чувство, но, допустим, таковое имеется, и что?
— Ненависть роднит.
— Такое я тоже поостерегусь подтверждать; но — делаем следующий шаг — что у всего этого общего с вашим присутствием в моем обиталище в столь поздний час?
— Вы ее любите. — На сей раз я не попросил уточнить имя: мне не хотелось, чтобы его звучание было замарано губами этого человека. — Она любит его: это плохо. Если пожелаете, она вас полюбит: это будет хорошо.
— Действительно… Так поведайте, как достичь столь милого сердцу исхода?
— Дайте мне свою руку. Скажите, что вы хотите этого. Все сбудется.
Он сделал шаг вперед и протянул мне руку. Я мешкал. Было, в тот момент, в поведении этого типа нечто такое, что меня настораживало. В голове мелькали воспоминания о глупых историях, которые обычно рассказываются про сделки с дьяволом. Да и чувствовал я себя так, словно действительно оказался рядом с одним из порождений зла. Я подумал о своей любви к Марджори, что открылась мне после стольких лет знакомства, о наслаждении держать ее в объятиях, о счастье чувствовать прикосновение ее губ к моим. Однако стоило моим глазам встретиться с его глазами, как меня прожгла мысль о темной стороне того, что сулит покорение моей прекрасной леди; в голове вспышкой промелькнула череда пылких фантазий. Обладать ею — только бы ей обладать!..
Что за чушь несет этот человек! Что за пустое бахвальство! Я смеха ради представил, как вкладываю свою руку в его и произношу вслух желание, по всей видимости, уже ему известное. Да чем все может обернуться?! Это же просто шутка. Он сам попадется на свою уловку, ведь, конечно, ничего из этого не выйдет. Так почему бы тогда не попробовать?
Я приму его предложение — пройду весь путь до конца.
Я успел шагнуть ему навстречу, но… остановился. Не знаю, по какой причине. Мои мысли мгновенно потекли в ином русле.
Каким мерзавцем я предстану перед собой, если произнесу имя женщины всуе, только чтобы сыграть дурацкую шутку с таким гнусным отребьем, как этот кошмарный бродяга в моей комнате, тем более если это будет имя той, кого люблю? Мной овладела ярость.
— Ах ты пес! — вскричал я.
Эта внезапная перемена настроения наполнила меня желанием вытрясти из негодяя дух. Я сделал шаг к нему, намереваясь сменить милость на гнев, но вдруг его жест стал другим: он больше не протягивал мне руку, а выставил ее вперед, словно запрещая двигаться дальше. Именно так — и я невольно застыл на месте, будто вокруг выросли железные прутья и стальные стены.
На какое-то мгновение меня охватило изумление, близкое к потрясению. Это было необычное чувство. Я не мог продвинуться ни на дюйм, точно руки и ноги перестали мне повиноваться, да и сама попытка пошевелиться казалась неосуществимой. Поначалу я мог лишь смотреть и недоумевать. Вскоре у меня забрезжила догадка, что же все-таки случилось.
Этому паршивцу едва не удалось загипнотизировать меня.