Жук

– Вы пробрались в его дом, как вор. Разве я не говорил вам, что так и будет? Он застал вас в тот момент, когда вы его обворовывали. Интересно, стало ли вам стыдно? Но вот вопрос – каким образом, хотя хозяин дома вас обнаружил, вам удалось удрать? Какие воровские уловки вы использовали для того, чтобы избежать тюрьмы? – Интонации мужчины на кровати изменились – теперь он уже практически рычал на меня. –  Ну и каким же все-таки вам показался Пол Лессингем? Он в самом деле великий, как по-вашему? Как бы не так. Вы – мелюзга, но ваш хваленый Пол Лессингем еще более жалок и мелок! Вряд ли найдется на свете человек, более жалкий и мелкий, чем он.

Мои впечатления от встречи с мистером Лессингемом были еще свежи, я видел его совсем недавно. Должен признать, что, по моим ощущениям, в крайне нелицеприятных словах моего собеседника в адрес этого государственного мужа была некоторая доля правды. Мое собственное представление о Лессингеме как примере честного политика с чувством собственного достоинства несколько пошатнулось.

Как обычно, человек в кровати, казалось, без малейшего усилия понял, о чем я думаю.

– Ну да, это в самом деле так – вы с ним одна компания. Великий Пол Лессингем такой же отъявленный жулик, как и вы. Впрочем, в этом смысле он гораздо более велик, чем вы, – потому что он, по крайней мере, намного вас храбрее.

Я помимо моей воли двинулся к кровати и протянул моему мучителю пачку писем, которую вынул из выдвижного ящика бюро. Почувствовав, что я делаю это с неохотой и что мне неприятно находиться в непосредственной близости от него, хозяин решил надо мной поиздеваться. Не обращая внимания на мою вытянутую в его сторону руку, он уставился мне прямо в лицо.

– Что-то не так? Вы неважно себя чувствуете? Разве вам неприятно стоять рядом со мной? Вы, с вашим белым цветом кожи – разве вы не взяли бы меня в жены, будь я женщиной?

В интонации, с которой были сказаны эти слова, было что-то настолько женское, что я снова подумал, что мог ошибиться, когда определял пол существа, которое подчинило меня себе. Дорого бы я дал, чтобы изо всех сил ударить его по лицу – или, еще лучше, схватить за шею, вышвырнуть в окно и вывалять в грязи.

Наконец мой мучитель соизволил заметить, что я пытаюсь вручить ему письма.

– Ах да! Вот, значит, что вы украли! Именно это вы вытащили из ящика бюро, который был заперт, и применили при этом воровские навыки. Дайте это сюда сейчас же, вор!

Он резким движением выхватил у меня письма, при этом поцарапав мне тыльную сторону кисти, словно на пальцах у него были когти. Повертев пачку в руках, он внимательно рассмотрел ее. Я же испытал странное облегчение от того, что он наконец отвел взгляд от моего лица.

– Вы держали это во внутреннем ящике своего бюро, Пол Лессингем, в надежде, что там этого никто не увидит, не так ли? Вы прятали это так, как другие прячут сокровища. Должно быть, здесь есть что-то такое, что следует прочитать и узнать – да, именно так! Конечно, раз вы так тщательно скрывали эти письма, держа их под замком.

Как я уже упоминал, пачка писем была стянута розовой лентой – и именно на это человек на кровати решил обратить особое внимание.

– Какой красивой ленточкой обвязаны письма – и как аккуратно! Конечно же, такой узелок могла завязать только женская рука. Вряд ли кому-то может прийти в голову, что у вас такие ловкие пальцы, верно, Пол Лессингем? Так-так! Я вижу здесь надпись! Ну-ка, ну-ка, что это? Давайте-ка посмотрим! «Письма, написанные рукой моей дорогой и любимой Марджори Линдон».

Когда человек в кровати прочитал надпись на обернутом вокруг писем листке бумаги, который играл роль обложки, лицо его исказилось. Никогда раньше и ни у кого мне не доводилось видеть такой злобной гримасы. Я даже предположить не мог, что ярость и ненависть могут овладеть человеком до такой степени. Нижняя челюсть моего мучителя отвисла так, что стали отчетливо видны желтые клыки. Он так надолго задержал дыхание, что мне показалось, будто он вот-вот забьется в припадке или просто потеряет сознание. Вены на его лице так вздулись, что на них страшно было смотреть. Не могу сказать, сколько времени он молчал, словно потеряв дар речи. Наконец он снова задышал. При этом он хрипел и жадно хватал воздух широко открытым ртом, одновременно изрыгая придушенным голосом, похожим на змеиное шипение, полные злобы слова:

– Письма его дорогой и любимой! Дорогой и любимой! Его! Пола Лессингема! Вот как! Я так и предполагал… так и знал… Марджори Линдон! Милая Марджори! Его дорогая и любимая! Дорогая и любимая Пола Лессингема! С ее лилейным личиком и прекрасными волосами! Что же дорогая и любимая Пола Лессингема нашла в нем, чтобы писать ему? Чем он покорил ее сердце?