Жуга. Осенний лис

Два гнома подошли до Торкеля засвидетельствовать своё почтение и были встречены благосклонным кивком. Для того, кто первый раз видит дракона и дварагов, Торкель держался удивительно спокойно. Травнику подумалось, что здесь, вероятно, не последнюю роль сыграли рассказы Яльмара. Однако малышня по-прежнему цеплялась за своих мамаш и тёток. Стремясь загладить неприятный эпизод, Яльмар порылся в сумке, вытащил кусок желтоватого сахара, расколол его в ладони и отдал ребятишкам, которые мгновенно всё слопали и теперь ходили за ним следом и таращили глаза, ожидая добавки.

Дом Торкеля – большой и длинный, как амбар, со скатом кровли до земли, похож был на ладью, которую перевернули кверху дном, а вдоль бортов насыпали земли и проложили дёрном. Места в нём хватило всем. Дощатые перегородки отгораживали комнаты, кладовки, закутки, в большом помещении стояли лавки и высокие узкие столы из цельных трёхдюймовых досок. Вдоль стен светили плошки с жиром, прямо на полу горел очаг. Дым выходил в дыру под потолком и в маленькие тёмные окошки. Немного щипало глаза, зато было тепло. Все уже оправились после появления дракошки. Испуг прошёл, царила весёлая суета. Туда-сюда носились викинги, крестьяне, керлы, дети керлов, женщины, собаки. Ребятишки помладше, взвизгивая и смеясь, столпились возле Рика, чтоб потрогать и погладить, и занимались этим делом, пока женщины не разогнали их подзатыльниками. Из стойла приволокли овцу, выкатили бочонок пива, и вскоре над углями уже брызгала жиром баранья нога. Мореходы располагались возле очага, кто на скамейках, кто прямо на полу, на разбросанных шкурах, смеялись, зубоскалили, таращились на женщин, стряхивали снег с одежд, снимали сапоги. Дым, запахи еды и сохнущих обмоток смешались в кислую спираль, было жарко, даже душно, но выходить на холод уже не хотелось. Жуга уселся в стороне, благодарно кивнул, когда хозяйка протянула ему корявый рог с пивом, и с наслаждением откинулся к бревенчатой стене, подставляя теплу босые ноги. После недели в море было невыразимо приятно снова оказаться в тёплом доме.

Постепенно суета улеглась. Двери перестали хлопать, народ помаленьку перебирался к столу. Всем места не хватило, кто хотел, брал свою миску и усаживался на пол. Еда была простецкой, но обильной и горячей. Без всяких церемоний викинги за обе щёки уплетали ячменный хлеб, баранину, ломтями нарезали сыр и твёрдые, словно набитые верёвками колбасы из конины и окорока. Особый восторг вызвал копчёный лосось, отдали должное и пиву. То и дело раздавались похвалы хозяйке. Торкель с Яльмаром сидели во главе стола, уже изрядно захмелевшие, между ними примостилась доска с недоигранной партией в тафл [63]. В углу горой громоздились привезённые подарки – бочонок мёду, зеркала, стеклянные бокалы, штуки толстого сукна и чушки сырого железа.

Осторожно перешагивая через сидящих и лежащих на полу людей, до травника добрался Вильям и опустился рядом. Огляделся, ища где повесить лютню, ничего не отыскал и положил её рядом. Брезгливо покосился на рог с пивом в руках у травника, который не мыли, должно быть, с той поры, как отпилили его у быка. Поскрёб под мышками, поморщился – в тепле оживали не только люди, но и блохи.

– И как они живут здесь, в этаком свинарнике?

Жуга невозмутимо дожевал остатки каши и облизал тарелку. Вытер бороду и губы рукавом, швырнул баранью кость собакам и усмехнулся.

– Молись, чтобы Торкель тебя не услышал, – сказал он и потянулся. – Не умеешь ты уют ценить, Вильям. По мне так большего не надо. Нет ничего лучше, если за окном непогода, а у тебя горит очаг и есть чего поесть и с кем поговорить. Думаешь, в Исландии будет лучше?

– Нет, но…

– Ну и молчи. А лучше б спел чего, порадовал хозяев за гостеприимство.

Однако с предложением травник запоздал – викинги сами уже дозрели до песен. Пели громко, по-норвежски, без сопровождения, в куплете умолкали, слушая того, кто запевал, а припев подхватывали вразнобой, грохоча об стол рогами и кружками. Разогревшись, спели о странствиях Тора Отважного, потом – о Валиване и про плавание Торира Собаки за идолом из золота в страну восточных дикарей бьярмов [64]. Потом девчонка лет тринадцати с раскосыми глазами, дочь керла Гудмунда, краснея и смущаясь, спела песенку про Иддан Хармунд и была встречена восторженными воплями, а после Рой надул свою волынку, и уже никто не вспомнил про Вильяма. Бард с облегчением вздохнул, взял себе ещё хлеба с мёдом и откинулся на шкуры.