Жрец смерти

Поэтому я позвонила пресс-секретарю и сказала, что готова провести фотосессию с больными детьми – при условии, что ребятишки и их родители согласятся.

На следующий день я не могла отправиться в центр, открывалась моя выставка в Москве. Не переносить же ее! Было бы более чем странно, если бы на вернисаже недосчитались меня – автора представленных фотографий.

В столицу тем временем пришла долгожданная весна. И открытие выставки состоялось в день весеннего солнцеворота. Тем более что тема моих композиций вполне тому соответствовала: сакральные постройки – Стоунхендж, египетские пирамиды, пирамиды майя, буддистские храмы – в лучах восходящего солнца.

Обычно подобные мероприятия всегда успокаивают нервы и доставляют мне удовольствие. Но на сей раз все было иначе. Мои мысли были заняты только одним – Николаем Платоновичем Винокуром. Я понимала, что уделяю гостям недостаточно времени, но мне хотелось остаться одной, а не беседовать с коллегами по цеху и представителями столичной тусовки, принимая их комплименты и восторженные заверения о том, что они никогда не видели ничего подобного.

В голову лезли различные видения – а что, если Винокур в этот момент убивает очередную жертву? Но я сама себя успокаивала: нет, не может быть, он ведь должен залечь на дно, убийства сейчас, когда считается, что маньяк погиб, вызовут вопросы и ненужные подозрения. Хотя… Хотя если ему удавалось беспрепятственно убивать людей в течение многих лет и никто ничего не замечал, то почему исчезновение еще одного беспризорника или бездомного должно привлечь внимание правоохранительных органов?

Взяв с подноса бокал шампанского, я в задумчивости прошла в один из залов, желая только одного: чтобы никто из знакомых не остановил меня и не бросился на шею, уверяя, что мой вернисаж – подлинное чудо.

И вдруг я увидела его. Да, да, профессора Винокура. Я даже издалека узнала его плотную коренастую фигуру, седой ежик и бородку. Я даже отступила назад и чуть не налетела на супругу одного из федеральных министров. Пришлось болтать с ней битых пять минут о всяческих благоглупостях.

Винокур стоял ко мне спиной, замерев около моей любимой композиции, довольно зловещей по настроению (может, потому и любимой?). Большая часть публики толпилась около других работ, более ярких, более экспрессивных. А вот Винокура, как и меня, привлекли именно темные краски и атмосфера тихого ужаса, разлитого в природе и запечатленного на моей фотографии.

Отделавшись наконец от говорливой госпожи министерши, я подошла к маньяку. Странно, в списке приглашенных его точно не было, а в день открытия на приеме присутствовали только приглашенные.

Я смотрела на его толстую шею. Вот бы сломать ему хребет… Жаль, что тогда самой придется отправиться за решетку или бежать, бросив все, что имела.

Винокур плавно обернулся – как будто ожидал увидеть меня у себя за спиной. Хитро улыбнулся, обнажив желтоватые зубы. Не зубы, а клыки. Клыки волка. Да, он явно ждал меня.

– Вам нравится эта композиция? – спросила я хрипло вместо приветствия.

– В ней чувствуется внутренняя сила, – вкрадчиво произнес профессор. – Но не сила жизни, а сила смерти.

Я вздрогнула, а Винокур усмехнулся. И продолжил:

– Мы ведь намедни говорили с вами о смерти… Так вот, в этой работе вам удалось то, чего никому еще не удавалось: сделать фотографию смерти.

На большой, два на два метра, фотографии виднелся старинный, полуразрушенный, оплетенный лианами пирамидальный храм в дебрях Центральной Америки. Лучи восходящего солнца освещали лестницу, что вела как бы в никуда, а подножие все еще тонуло во тьме.

– Почему именно смерти? – спросила я тихо.

– Потому что в этом храме приносились человеческие жертвы, – не замедлил пояснить Винокур. – Ведь так?

Ну да, история и археология – его хобби. Маньяк-археолог, не смешно ли? Хотя, если учесть его тягу к подземельям и тайным комнатам…

Николай Платонович тем временем продолжал:

– Конечно, приносили. Причем это были варварские жертвоприношения. По крайней мере, с нашей сегодняшней точки зрения. Верховный жрец обсидиановым кинжалом вскрывал грудную клетку юношей и девушек, смирно лежавших перед ним на каменном алтаре, и вынимал их сердца, еще трепещущие, живые, дабы принести в жертву кровожадным божествам.

Процедуру жертвоприношения он описал с таким вожделением, с таким смаком, что я поняла: он и сам был жрецом смерти, потому что делал подобное, причем множество раз.

– Испанские колонизаторы положили конец этой захватывающей практике, – вздохнул Винокур. – Христианская церковь во все века была лицемерна, не то что эти языческие культы.

Вокруг нас сновали гости, кто-то приветливо мне улыбался, кто-то махал рукой, а я вела разговор с маньяком о том, как жрецы вынимали у жертв сердца.

– Ника, а вы ведь не пригласили меня на свой вернисаж, – с упреком заметил вдруг Винокур. – Я же думал, что мы теперь друзья!