Жозеф Бальзамо. Том 2

Филипп прикинул время: получалось, что его сестру везли с улицы Луврских конюшен до улицы Цапли прямиком без всяких остановок, кстати так же, как и с площади Людовика XV на улицу Луврских конюшен. Он сердечно пожал руку сестре и произнес чистым и звучным голосом:

— Спасибо, дорогая сестра, спасибо, расчет времени вполне совпадает с моим. Я представлюсь маркизе де Савиньи и поблагодарю ее. А теперь еще один вопрос, но о второстепенном предмете.

— Да, я слушаю.

— Не помнишь, не видела ли ты на месте катастрофы какое-нибудь знакомое лицо?

— Знакомое? Нет.

— Скажем, нашего Жильбера?

— И впрямь, — напрягая память, вспомнила Андреа, — в то мгновение, когда нас разделили, он был шагах в десяти от меня.

— Она видела меня, — прошептал Жильбер.

— Дело в том, что, разыскивая тебя, я нашел беднягу Жильбера.

— Среди погибших? — поинтересовалась Андреа с некоторым даже оттенком любопытства, какое великие мира сего проявляют иногда к тем, кто стоит ниже их.

— Нет, он был всего-навсего ранен. Его спасли, и я надеюсь, что он выкарабкается.

— Слава Богу, — бросила Андреа. — А что за рана?

— Помята грудь.

— Из-за тебя, Андреа, — пробормотал Жильбер.

— Но вот что странно, — продолжал Филипп, — и вот почему я заговорил об этом: в сжатой его руке я обнаружил клочок, оторванный от твоего платья.

— Действительно, странно.

— В последний момент ты не видела его?

— В последний момент я видела столько лиц, искаженных ужасом, страданием, себялюбием, любовью, жалостью, жадным желанием жить, цинизмом, что мне кажется, будто я целый год пробыла в аду. Возможно, среди этих лиц, от которых у меня осталось ощущение, будто передо мной прошла череда проклятых Богом грешников, и промелькнуло лицо Жильбера, но я этого не помню.

— Тем не менее, дорогая Андреа, у него в руке был клочок от твоего платья. Я проверил это вместе с Николь.

— И объяснил ей, по какой причине спрашиваешь? — осведомилась Андреа, которой припомнилось странное объяснение, происшедшее между ней и горничной как раз из-за Жильбера.

— Нет, что ты. Но тем не менее клочок был у него в руке. Как ты это объяснишь?

— Боже мой, да ничего нет проще, — отвечала Андреа со спокойствием, разительно контрастирующим с бешеным сердцебиением, которое чувствовал Жильбер. — Если он был рядом со мной в тот миг, когда я почувствовала, как меня поднимает, если можно так сказать, в воздух взгляд того человека, то схватился за меня, как утопающий хватается за пловца, надеясь воспользоваться подоспевшей ко мне помощью и тоже спастись.

— Какое гнусное истолкование моей преданности! — прошептал Жильбер, исполнясь угрюмого презрения к предположению, высказанному девушкой. — Вот как эти дворяне судят о нас, людях из народа! О, господин Руссо стократ прав: у нас сердца чище и руки сильнее.

Жильбер приготовился было слушать дальше беседу брата с сестрой, от которой он отвлекся, произнося эту инвективу, как вдруг за спиной у него раздался шум.

— Бог мой, в передней кто-то есть! — пробормотал он.

Слыша в коридоре приближающиеся шаги, Жильбер отступил в туалетную и опустил занавеску.

— Здесь эта дура Николь? — прозвучал голос барона де Таверне, который, почти задев Жильбера фалдой, проследовал в комнату дочери.

— Она, наверно, в саду, — отвечала Андреа с полнейшим спокойствием, свидетельствовавшим о том, что ей и в голову не приходило, что Николь там может быть не одна. — Добрый вечер, батюшка.

Филипп почтительно встал, но барон, сделав ему знак сесть, придвинул кресло и уселся рядом с детьми.

— Да, дети мои, — заявил барон, — от улицы Цапли до Версаля очень далеко, ежели едешь не в прекрасной придворной карете, а в таратайке, запряженной одной лошаденкой. Короче, я видел дофину.

— Так вы, значит, из Версаля, батюшка? — поинтересовалась Андреа.

— Да. Принцесса, узнав про несчастье, случившееся с моей дочерью, соизволила призвать меня.

— Андреа чувствует себя гораздо лучше, — сообщил Филипп.

— Я знаю и сказал об этом ее королевскому высочеству, которая милостиво заверила меня, что как только твоя сестра совершенно выздоровеет, она призовет ее к себе в Малый Трианон, который она выбрала своей резиденцией; сейчас она занимается тем, что устраивает там все по своему вкусу.

— Как! Я буду жить при дворе? — несмело спросила Андреа.

— Ну, дочка, это не будет настоящий двор. Дофина по характеру домоседка, дофин тоже терпеть не может пышности и шума. Они намерены жить по-семейному в Трианоне, но, насколько я знаю нрав ее высочества, эти небольшие семейные собрания в конце концов могут стать чем-то большим, нежели даже «Королевское чтение» или Генеральные штаты [1]. Принцесса обладает характером, да и дофин, как поговаривают, весьма основателен.

— Не стройте иллюзий, сестра, это будет настоящий двор, — печально заметил Филипп.

— Двор! — с бешенством и безмерным отчаянием прошептал Жильбер. — Вершина, на которую мне никогда не взобраться, бездна, в которую я не смогу углубиться. Я больше не увижу Андреа! Все пропало! Все пропало!