Жлоб на крыше

Иногда Антонина звонила Наде, просила измерить давление или просто приглашала попить чаю. Надя заходила, измеряла, подолгу пила чай. Мишка тоже оказывал соседке помощь, но разговорами не баловал. Чинил краны, вворачивал лампочки, бестактно удивлялся, что же сыновья и внуки не помогут бабке привести квартиру в порядок. Антонина объясняла, что времени у них совсем нет, да и руками ничего делать не умеют, а нанять, к примеру, слесаря не могут – с деньгами тяжело. И тут же принималась хвалить Мишку, его золотые руки, его доброту, и упоминать бога, который есть, который все видит, и который каждому воздаст. Мишка на это хмыкал, и разглядывал соседку, о чем-то думая.

Однажды она попросила Мишку отремонтировать раму портрета. Пока Мишка рассматривал раму и выяснял, что он может сделать, хозяйка квартиры пустилась в объяснения. Когда муж умер, она заказала этот большой портрет, сделанный с фотографии. И повесила его прямо перед диваном, на которым они с мужем спали. И с того времени каждый вечер и каждое утро она разговаривает с мужем, рассказывает, что произошло, а иногда просит совета.

Мишка принес инструменты, клей, а Антонина продолжала рассказывать, какой заботливый и домовитый был ее супруг. И между прочим призналась, что никаких других мужчин так в жизни и не знала. Услыхав такое, Мишка спустил очки на нос, с интересом посмотрел на полную пожилую соседку, и хмыкнул.

Когда рама была отремонтирована, и портрет водружен на свое место на стене, Мишка весело спросил:

– Ну, как, Антонина Петровна?

– Ой, Миша, вы просто молодец. Ведь совсем рассыпалась рама. А теперь! Есть то бог, есть!

– А как же расплата? – Миша веселился от души.

– Ой, Миша, вы же знаете. Где взять? И пенсию еще не приносили. Вот принесут и…

– А натурой? – засмеялся Миша.

– Ой, батюшки, так нет у меня водки. Но вот принесут…

– Антонина Петровна. Вы же знаете, я не пью. Я про настоящую натуру спрашиваю.

– Ой, Миша, вы что же это говорите, – удивилась Антонина. – Ведь я старуха.

– А я геронтофил, – захохотал Мишка.

И не слушая возражений верещащей соседки, развернул ее, уткнул лицом в диван, и поднял подол халата.

– Антонина Петровна, – удивился он, – а зад то у вас какой гладкий, и не скажешь, что ста… что пожилая женщина.

Антонина продолжала глухо верещать, но руками оперлась в диван.

– Домовитый, говорите, был, – продолжал Мишка, делая свое дело, – а денег не оставил. Пусть теперь смотрит, как супруга сама расплачивается.

Антонина Петровна перестала верещать. Ее бедра напряглись под Мишкиными руками.

– Ну вот, – сказал Мишка, – видать, понравилось расплачиваться.

– Есть бог, Миша, есть, – куда-то в диван произнесла Антонина.

* * *

Мишка перегнулся через спящую жену, взял с тумбочки газету, но читать не хотелось, устал.

Глаза закрылись, газета скользнула на пол, Мишка уснул.

В комнату тяжело вошел крупный мужчина. Мишка узнал в нем супруга Антонины Петровны.

– Ну прямо Пушкин, – во сне изумился Мишка, – каменный гость. И что? Он меня будет давить?

– Не может быть и речи, – глухо произнес гость. – Я пришел поблагодарить вас. У нас как было? Как нас воспитали, так мы и делали. В темноте, под одеялом, как положено.

– Да уж, скучная у вас была сексуальная жизнь. Мне Антонина Петровна рассказывала.

– Эх, если бы я видел ее зад, – продолжал гость, – непременно делал бы с ней это чаще. Так что примите благодарность, по партийной линии и лично от меня. И примите в качестве поощрения самую для меня ценную вещь.

Он протянул свой дар Мишке. Тот даже во сне расхохотался, и от этого на секунду пробудился.

– Это же надо, какой бред снится, – подумал он, и тут же уснул.

Рано утром Мишку разбудила жена.

– Ничего не понимаю, – говорила Надя, – я на тумбочке оставила газету, а теперь здесь это лежит. Как сюда попал? Это же покойного мужа Антонины, нашей соседки.

– Чего? – Голос Мишки звучал спросонья хрипло.

– Чего, чего, – ответила Надя, – его партбилет.

Странный плеск

Степаныч допивал в кухне четвертинку, когда услышал шум воды, льющейся в ванную. Странно. В доме он один весь день с самого утра. Кончает третью четвертинку в полной тишине. Никуда не выходил, никого не впускал. Мог прийти сосед Егор со второго этажа, но не пришел. Опять, наверно, поскандалил с женой Тамарой, та отняла бутылку и выместила на супруге все горести своей жизни. Теперь он понесет с гордостью эти горести в форме синяков на своей побитой роже.

Егор часто жаловался на жену:

– Чуть чего, она сразу по морде. Что в руках есть, тем и бьет. Сковородой пол башки свернула. И кричит. Колотит и кричит всякие издевательства. А что, я виноват, что у меня на нее не стоит?

Почему не стоит, Степаныч не знал. Не доктор. На вид Тамара – баба здоровенная, и зад у нее соответствующий. А у Егора не стоит. Ну, это их семейное дело, а вот что там за шум в ванной.

Самое простое было бы встать и проверить. Может, сорвало вентиль, и в ванную хлещет вода, и вскоре бурный поток вырвется из ванной и затопит всю квартиру. А может и что другое. Мало ли причин для шума воды. Вот над этими причинами Степаныч как раз и рассуждал.