С сомнением качаю головой:
— Я так не думаю. Да и Брэд тоже.
— Постараюсь все выяснить. Значит, ты до сих пор не получила ни цента?
— Нет, и у нас нет времени для выяснения. Я должна все выполнить к следующему сентябрю.
У Эндрю отвисает челюсть.
— К следующему сентябрю?
— Да. — С трудом вдыхаю воздух. — Итак, я хочу знать, как ты к этому относишься?
— Как отношусь? Да ерунда это какая-то! — Он пересаживается так, чтобы видеть мое лицо. — Милая, ты должна делать то, что считаешь нужным сама, а не твоя мама. Слава богу, мы не были знакомы, когда тебе было четырнадцать и ты хотела быть учительницей и иметь детей. — Он вскидывает брови и усмехается. — Я знаю тебя сегодняшнюю, состоявшуюся молодую женщину, или, точнее сказать, такой ты будешь, когда займешь соответствующую должность. — Проводит пальцем по моей щеке. — Я вижу уверенную в себе женщину, которая любит комфортную жизнь без всяких проблем и детей. Женщину сильную и успешную, никому не позволяющую собой манипулировать, даже покойной матери. — Его рука ложится мне на бедро. — Так скажи мне, малыш? Кто прав, твоя мама или я?
Чувствую, как горят щеки, но пристальный взгляд Эндрю словно гипнотизирует меня. Если я отвечу искренне, то потеряю Эндрю. В голове громко звучит мамин голос, будто слова сыплются на меня откуда-то сверху:
— Мама, — шепчу я.
— Господи Исусе.
Слезы заливают мое лицо, и я тщетно пытаюсь утереть их рукой.
— Я съеду на следующей неделе.
Поднимаюсь, но Эндрю удерживает меня за руку:
— Ты говоришь, это единственный способ получить наследство? Других вариантов нет?
— Да, именно это я и говорю.
— О какой сумме идет речь? Пять, шесть миллионов?
Он сейчас говорит о моем наследстве? Меня шокирует его вопрос, впрочем, я же сама прошу его быть моим партнером в этом предприятии. Наверное, он имеет право знать.
— Да, где-то так. Точно я буду знать, только когда получу конверт.
По непонятной мне самой причине решаю умолчать об огромных суммах, полученных братьями.
— Черт! — громко восклицает Эндрю.
Киваю и вытираю нос рукой.
— Черт! — повторяет он, сжимая кулаки. — Ладно, черт возьми, если уж это единственный способ, мы должны все сделать.
Открываю рот от удивления:
— Ты… ты поможешь мне?
Эндрю пожимает плечами:
— Разве у меня есть выбор?
Ответ Эндрю меня поражает, поскольку он единственный персонаж в этой пьесе, у которого действительно есть выбор. В душе зарождается неприятное ощущение, но я решительно подавляю его, в надежде, что моя интуиция ошибается. Эндрю готов мне помогать! У нас будет семья! Впервые в жизни он поставил мои интересы выше собственных. Зачем сейчас разбирать истинные причины такого поступка?
Успокоенная, остаюсь одна в квартире воскресным утром. После нашего разговора в пятницу Эндрю стал холоднее вод озера Мичиган, поэтому, когда он стал ворчать, что сегодня придется тащиться в офис, я бросила ему пальто и вытолкала за дверь прежде, чем он успел передумать. Я не имею права винить его за то, что он расстроен. Он в ужасе от моего жизненного плана, впрочем, как и я когда-то. Но и ему придется привыкнуть к предстоящим изменениям.
Беру ноутбук и устраиваюсь в столовой. Открываю «Фейсбук» и вижу сообщение от Кэрри Ньюсом.
И ни слова о моем предательстве. Но ведь такое не забывается.
Последний раз я встречалась с Кэрри, будучи студенткой второго курса Академии Лойолы. Она жила в Мэдисоне уже год, и на пятнадцатилетие родители купили ей билет на автобус до Чикаго, чтобы она могла увидеться со мной. С первого взгляда друг на друга нам стало ясно, какими мы стали разными. За это время я вошла в группу поддержки и сразу оказалась в гуще событий. Мне, наконец, сняли скобы с зубов, и я начала краситься. Но Кэрри осталась прежней — коренастой, некрасивой и даже не старалась как-то себя преобразить.
Мы уселись на пол в моей комнате и стали рассматривать мой выпускной альбом.
— Помнишь брата Даны Ника? — спросила я, указывая на фотографию Даны Никол. — Он так мне нравится. А в Мэдисоне есть классные парни?
Кэрри посмотрела на меня так, словно была шокирована вопросом:
— Не знаю. Как-то не обращала внимания.
У меня сжалось сердце. У Кэрри никогда не было парня, мне даже стало за нее стыдно.
— Когда-нибудь ты встретишь самого лучшего, Кербер.
— Я лесбиянка, Бретель, — заявила он без всякого смущения, будто мы говорим о росте и группе крови.
Я смотрела на подругу во все глаза, надеясь, что сейчас она весело расхохочется.