Жизнь животных Том I Млекопитающие

Не все куницы, однако, так мало привязываются, к воспитателям. Фрауенфельд рассказывает: «Я видел куницу, которая, как собака, бежала за моим братом из Тулона в Вену через леса, на расстояние многих миль. В Вене эта куница устроила себе логовище в сарае, в углу которого скопила большую кучу голубиных и куриных перьев и остатков птиц, которых она загрызала во время своих ночных экскурсий. Утром она бежала из сарая во второй этаж дома, где жил мой брат, скребла дверь и ворчала, чтобы ее впустили. Затем ей давали кофе с молоком, который она очень любила, а после этого она весело играла с детьми и была очень довольна, если ей позволяли улечься у кого-нибудь на коленях и там растянуться».

«Другая куница, — пишет Гришов, — была так ручна, что я мог брать ее на руки и ласкать. Она подружилась с собакой-крысоловкой и весело играла с ней, носясь по комнатам, иногда сидя верхом на своем друге, как обезьяна. Иногда они немного ссорились; тогда куница удалялась в бочонок, где была ее постель, а собака становилась подле и ждала. Куница дулась, обыкновенно, не долго, скоро выходила из своего убежища, лукаво оглядывалась и ударяла собаку лапой по морде, что служило знаком примирения; после этого снова начиналась веселая возня».

Жившие у меня куницы отнеслись очень недружелюбно к хорьку, которого я посадил к ним, чтобы узнать, могут ли эти столь близко стоящие друг к другу животные жить между собой в согласии. Оказалось, что куницы, свыкнувшись с гостем, разом напали на того, и ему пришлось бы совсем плохо, если бы он не прибегнул к последнему средству, выпустив заряд вонючей жидкости. Куницы сразу оставили его, усиленно зафыркали и с тех пор уже не решались нападать.

Ради ценного меха за куницами ревностно охотятся посредством капканов и ловушек, куда кладутся лакомые для них блюда — хлеб, поджаренный в масле и меде, с луком и камфорой. Охотятся и по пороше, когда легко найти куницу по следу, причем зверек настолько смел, что бесстрашно смотрит на охотника, дозволяя несколько раз зарядить ружье; бывали случаи, что куницу убивали просто камнями, и она не двигалась с места до тех пор, пока сильный удар не валил ее с дерева.

Мех куницы по достоинству ближе всего подходит к соболю, но так упал в цене, что ценится не дороже 8-12 мар. (4–6 р.) за шкурку.

Каменная куница, или белодушка (Mustela foina), меньше ростом лесной; ноги у нее короче, голова длиннее, мех короче и окраска его светлее; на горле находится белое пятно. Длина тела — 70 см, из которых более трети приходится на хвост. Область распространения белодушки — Средняя Европа, Италия, Швеция, Россия до Урала, Крым, Кавказ, Западная Азия, затем Афганистан и Гималаи; селится предпочтительно по деревням и городам, составляя чистое наказание поселян, у которых она душит целые курятники. Образ жизни ее и нрав одинаков с лесной куницей.

В неволе белодушка, — а она легко приручается, — презабавный зверек; ни на минуту не остается она в покое, а постоянно прыгает, лазает, бегает по всем направлениям. Ловкость и быстроту движений этого животного трудно и описать. Одним белодушка неприятна — своим запахом, особенно сильным у самцов.

Охотиться на нее потруднее, чем на ее лесного собрата, так как белодушка крайне подозрительна и часто сумеет перехитрить и опытного охотника. Лучшие меха ее получаются, говорят, из Туркестана и Афганистана. Цена им — 8-10 марок.

На куниц больше всего похож драгоценный соболь (Mustela zibellina); только голова у него несколько длиннее, уши больше, а хвост короче; но главное отличие соболя составляет его темноцветная черноватая на спине, с дымчато-бурым подшерстком шубка, блестящая и мягкая, как шелк. Этот дар щедрой природы является для красивого зверька настоящим даром Пандоры: благодаря ему, ни одно животное из всего обширного класса млекопитающих не преследуется с таким упорством, ни одно не истребляется в столь широких размерах.

В прежнее время соболь водился на всем обширном пространстве сибирской тайги. Особенно леса отдаленной Камчатки кишмя-кишели соболями. Их шкурами инородцы уплачивали «ясак», или правительственную подать, в обмен за них приобретали у торговцев все необходимое для своего обихода. Еще не так далеки от нас те времена, когда камчадалы смеялись между собой над глупым казаком, менявшим нож на соболью шкурку, когда охотник за зиму без труда мог набить шестьдесят-восемьдесят штук драгоценного зверя, когда лучший соболиный мех стоил не дороже полтинника. Далеко не то мы видим теперь. Усердно истребляемый, соболь водится теперь только в самых глухих местах сибирской тайги; его шкурка ценится уж не в двугривенный, не в полтинник, а в несколько десятков, а иногда и сотен (2–3) рублей, на месте в Сибири; охота за соболем сделалась одной из труднейших.