Жизнь взаймы

Паленый так и не выяснил, занимался Князев кэмпо или нет, но архитектурный изыск в основном использовался для чайных церемоний; это рассказала ему Маргоша. Чаще всего чайный домик был закрыт, но теперь туда принесли надувные матрацы и охранники использовали до-дзё в качестве спальни.

– Здравствуйте, Александр Игнатьевич, – с почтением сказал Володя, быстро подхватившись на ноги.

После бандитского нападения он сильно зауважал Паленого и стал считать его своим отцом-командиром.

– А где остальные? – спросил Паленый.

Володя сидел на открытой веранде за круглым столиком, на котором были изображены методом инкрустации два огнедышащих китайских дракона.

– В зале. Тренируются.

– Гоняешь?

– Надо. Жирком начали обрастать, а это в нашем деле никуда не годится. Реакция притупляется.

– Их кто-то тренирует или они сами по себе?

– С ними занимается Грива… извините, Гривцов. У него черный пояс по каратэ.

– Посмотрим?

– Почему нет? Один момент…

Володя быстро собрал пистолет, тщательно, с любовью протер его фланелью и спрятал в наплечную кобуру. Видно было, что к оружию он относится с пиететом.

В до-дзё было шумно. В тот момент, когда Паленый и Володя вошли туда, на татами сражались двое – Гривцов и крепкий плотный парень, которого все звали Демид. Паленый не знал, это имя крепыша или прозвище.

Доминировал Гривцов. Он работал мастерски. До поры, до времени Гривцов лишь оборонялся, позволяя Демиду атаковать себя со всех направлений, но, завидев Паленого, провел молниеносную атаку и его противник прилег на татами отдохнуть.

– Хорошая работа, – похвалил Паленый Гривцова. – А не тряхнуть ли и мне стариной? Как насчет спарринга?

Критическим взглядом окинул Паленого с головы до ног, и, не скрывая скепсиса, Гривцов ответил:

– Это опасно, Александр Игнатьевич, если вы забыли. И больно.

– Понятное дело. Но даю слово, что плакать не буду.

– Без обид?

– Так ведь не в шахматы будем играть. Контакт есть контакт.

– Что ж, воля ваша. Я готов.

Паленый быстро переоделся в кимоно Князева, которое наше в одном из шкафов (оказывается, муж Анны Григорьевны все-таки пробовал свои силы в боевых искусствах), и, забинтовав запястья, вышел на татами.

Он еще не знал, как поведет себя в настоящей схватке. Конечно, он много часов провел в тренажерном зале, отрабатывая до автоматизма различные приемы, которые всплывали в его ущербной памяти из каких-то потаенных глубин подсознания.

Но одно дело тренировка, а другое дело настоящий контакт, когда перед тобой не воображаемый, а живой противник. Поэтому Паленый испытывал вполне понятное волнение.

Бой начался в среднем – щадящем – темпе. Похоже, истинные возможности Князева были хорошо известны Гривцову, и он, чтобы не обидеть своего хозяина, поначалу работал вполсилы. Но уже через минуту-две на его лице появилось озадаченное выражение.

Ни один его удар не достигал цели. Паленый легко пресекал любые попытки Гривцова пробить свою защиту – ставил блоки, уклонялся, гасил прямые удары, которых трудно было избежать, резким сокращением мышц. Однако сам не атаковал, придерживал руку.

Он вдруг поймал себя на мысли, что почти все его приемы мало похожи на чисто спортивные. Каждый из них был нацелен на то, чтобы убить противника или покалечить. Это прозрение здорово испугало Паленого и он пропустил сильный удар, на мгновение отключившись от действительности.

Ответ последовал автоматически. На Гривцова обрушился жалящий вихрь. Он был ошеломлен и подавлен. А когда попытался навязать встречный бой, Паленый уже проводил завершающую серию ударов.

В последний момент он все-таки сумел сбросить энергию короткого, но страшного по своим последствиям тычка. Паленый бил в район сердца, откуда-то точно зная, что после таких ударов, нанесенных профессионалом, человек редко выживает, потому что сконцентрированная энергия идет вглубь тела противника, буквально взрывая внутренние органы.

Но и этого оказалось достаточно, чтобы Гривцов оказался в нокауте.

– Нашатырь! – скомандовал Паленый. – Быстрее!

Встав на колени подле Гривцова, он стал массировать его грудную клетку ритмичными движениями. Паленый боялся, что остановится сердце.

Гривцов лежал без памяти недолго – нашатырь помог. Ему дали воды, и он жадно начал пить. А затем сказал, обращаясь к парням:

– Помогите встать.

Он поднялся, пошатываясь, подошел к Паленому, и с уважением пожал ему руку.

– Кто вас так натаскал, Александр Игнатьевич? – спросил Гривцов. – Не могу понять, что это за стиль.

– Не помню, – улыбнувшись, ответил Паленый.

Он говорил совершенно искренне. Паленый знал, что охранникам уже известно про его амнезию, поэтому не боялся, что будет выглядеть в глазах парней лжецом.

– Больше я с вами ни-ни, – сказал Гривцов, растирая ушибленную грудь. – Уж извините. Такое впечатление, что меня лягнула лошадь. Давно я не нюхал, чем пахнет татами.

– Все получилось случайно, – смущенно молвил Паленый.

– Не прибедняйтесь. О случайности не может идти и речи. Я не новичок в этом деле, поэтому отдаю себе отчет в том, что говорю. У вас обалденная техника. Сознайтесь, что вы могли меня урыть, как последнего фраера.

– Не знаю.