Жизнь во время войны

Ангел, мой ангел, попробуй услышать...
вдруг ты поверишь, вдруг ты ответишь.
Неужто сигнал мой слабее, чем свет,
неужто заглушат помехи беду?
Мы все потерялись в войне и отчаянье,
черный ноябрь наши жизни рисует,
а люди чужие проносят молчание
об очень серьезной печали их глаз.
Мы прячемся в храмах, мы веруем в ложь,
но мне не прожить без единственной правды,
которую ты нам на крыльях несешь.

Ангел, мой ангел, ты видишь, темнеет,
и ветер нас лупит охапками роз,
и льдины чернеют, и лед под ногтями,
мне сердца не жалко, захочешь – бери,
мой ангел, девчонка моя.
Я все поломал, значит, все починю,
как только услышу хоть слово, клянусь.
Ангел, мой ангел, ты разве на небе,
а может, в тюрьме, о свободе моля,
в телах согреваясь, дыханье тая,
сигнал все слабее, и сил больше нет...

– Это не все, – сказал он. – Там еще много.

– Что ж ты не записываешь, старик? – Джилби помахал мачете, словно выводя буквы. – Возьми бумагу и запиши.

– Ага, ладно, – согласился Джек, почесывая голову, и вдруг расплакался.

Гораздо больше сил Минголла тратил на Джилби. Однажды, решив, что тому не повредил бы сексуальный опыт, он отыскал женщину, наплел ей что-то про наставленные рога и притащил в пустой дом; в комнате был постелен ковер с серыми пыльными вмятинами в тех местах, где когда-то стояли столы и стулья. Женщина была толстой и слегка потрепанной, на что Джилби сказал:

– Ну и корова, прям даже не знаю. Женщина улыбнулась и призывно вильнула бедрами.

– Ладно,– согласился Джилби.– Может, сиськи ничего.

Минголла оставил их одних, а когда вернулся, оба уже спали, рука Джилби по-хозяйски расположилась у женщины на бедре. Минголла не был уверен, что между ними вообще что-то было, но после этого Джилби стал чуть больше походить на себя прежнего.

В тот же вечер они вышли к задней стене дворца, откуда хорошо была видна баррикада: длинная стена из непрочных досок, прибитых к дырявому каркасу десяти футов высотой, по бокам две сторожевые вышки столь же шаткой конструкции. Как детские беседки. От баррикады через травянистый луг к далеким зеленым холмам уходила грунтовка, и Минголла представил, как угоняет джип, таранит стену и забирается на эти холмы. Красивая фантазия, но он прекрасно знал, что Дебора ни за что с ним не поедет. Да и вообще, по пути их наверняка застрелят.

Джек свернулся в пыли калачиком, а Минголла и Джилби уселись на заднее крыльцо. Отсюда было видно, как вдоль баррикады вышагивают стрелки. Сумерки сгущались, и на сине-сером небе появились россыпи звезд. Черные окна домов неподалеку от дворца совсем не отражали свет – обсидиановые прямоугольники в оправе блекло переливающегося камня; ветер гонял по асфальту обрывки целлофана; тощий запаршивевший кот со шкурой цвета варенья подкрался неслышно и остановился почтить их своим холодным любопытством.

Джилби ковырнул ногой расколотую бейсбольную биту – видимо, чье-то оружие, – поднял ее и повертел в руках.

– Классно было бы, знаешь, – проговорил он.

– Что? – Минголла присматривался к темным фигурам стрелков.

Джилби молчал так долго, что Минголла подумал, не сбился ли тот с мысли.

– Поиграть, – произнес он наконец. – Классно было б поиграть. А ведь можно.

– В бейсбол?

– Ага, собрать ребят. – Не сводя глаз с биты, он качнул ее на пробу.

Сама мысль о том, что Джилби с его затупленной реакцией будет играть в бейсбол, нагоняла на Минголлу тоску. Он представил, что получится, если состричь эти светло-крысиные патлы, смыть со щек въевшуюся грязь, а лицу придать твердость и мрачноватую снисходительность. Ничего не выходило. Старый Джилби был мертв, новый умирал.

– Можно ведь, а... можно... – Джилби помахал битой. – Что со мной, старик? Что-то очень хуевое, да?

– С чего ты решил?

– Ага... хуево. А ты взялся починить.

– Ну да, – сказал Минголла. – Что-то сломалось.

– А ты починишь? Врать не хотелось.

– Вряд ли.

Джек пошевелился, что-то пробормотал сквозь дрему, и Джилби отвел волокнистый взгляд.

– Вообще-то, какой с меня игрок... – Слова пробивались медленно, одно за другим, словно капли густого сиропа. – Но чего ж не попробовать. На правом поле хотя бы. Оттуда все равно никогда не выбивают. – Он постучал битой по асфальту. – Нормально, знаешь. Правое поле тоже ничего... там хорошо видно.