Жизнь вечная

Теперь в кухню заглядывает жена Томася и на всякий случай начинает плакать. Этим она пытается открыто и громко продемонстрировать свое сочувствие горю Буковских. — Нишкни, глупая баба! — прикрикивает на жену Томась и грозит ей сухоньким кулачком. Та мгновенно смолкает, но смотрит на мужа с явным неодобрением. Смотрит сверху вниз в прямом и переносном смысле, поскольку Томась ниже супруги на целую голову. — Тут надо мозгами пошевелить, прикинуть, в какие двери стучаться. От рева никакой пользы не будет, — теперь он может сказать своей жене о тщетности слезоизлияния, поскольку Буковская тоже перестала плакать. — Так пошевели наконец мозгами, — огрызается Томасева, — ведь ты же мужик, хоть и не служил в армии. — Томась голову опустил, сокрушили его эти слова не потому, что были обидны. Они заставили его спуститься на землю. Буковскую он утешал, глубоко убежденный в своей правоте, но одно дело утешать, а другое — давать дельные советы. В прежние времена сказал бы ей: побыстрее отправляйтесь в Замостье, наймите лучшего адвоката. И можно еще жалобу подать на имя воеводы или даже самого пана президента. — А если бы и служил в армии, то что? В жандармов из пушки бы выпалил? Надо, пани Ирена, найти какую-нибудь лазейку. Связаться если не с немцами, так по крайней мере с нашими «синими» полицаями. Может, с отцом хромого Сташека. Он не самый отпетый, на деньги падок, а Яна всегда уважал. — Томась помаленьку отступал к дверям и не смотрел на Буковскую, словно стыдясь своей беспомощности. Ведь то, о чем он сказал, Буковская знала и без него. Томасева последовала за супругом. Тоже опустив голову. Но у дверей обернулась: — Ежели что, я могу сегодня обед принести и по хозяйству помочь.

Они остались одни. Прижав на мгновение сына к себе, Буковская заторопилась, надела пальто, покрыла голову вязаным платком. — Я пойду с тобой, — сказал Витольд просительным тоном. — Нет, я сама. С глазу на глаз легче договориться о таком деле. — И вдруг, припомнив что-то, запальчиво вскрикнула: — Это из-за тайника! Это все из-за Розенталя! Он накликал беду! — Хлопнула дверью, Витольд даже не успел возразить…

Когда Ирена подходила к зданию полиции, Ян уже въезжал в Замостье. Теперь он с большим вниманием присматривался к мелькавшему за стеклом внешнему миру. Куда? В каком направлении? По улице Костюшко, мимо автобусной стоянки, проехали на Рыночную площадь. Порывистый ветер трепал огромный багровый флаг, водруженный над ратушей. Черная свастика извивалась на багровом фоне, и казалось, что вот-вот лопнет…

— Я тут мало что могу, пани Буковская. Они в отделение вообще не заглядывали, — полицай Шимко смахнул белую нитку с синего рукава. — Я не хочу вас обнадеживать, скажу, как есть. Они ехали наверняка, значит, команда была сверху. Если бы дельце было пустяковое, поручили бы нам. Извините за прямоту, но к чему тут врать? Ложью беды не отведешь. Могу подсуетиться, кое-какие кнопки нажать в Замостье, хотя, чувствую, дело серьезное. — Через несколько дней я приготовлю деньги. — Ирена покраснела и опустила голову, как будто заключала сделку на черном рынке. — У меня ничего нет, придется съездить к матери или что-нибудь продать. Я понимаю, что помощь в таком деле дорого стоит. — Пани Буковская, пани Буковская… — горячо начинает полицай Шимко, однако не договаривает…