Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих

Я вошла в кабинет, понуро опустила голову, как нашкодившая институтка.

— Так на чем мы остановились? — деловито спросил декан.

— Вы художник? — спросила я равнодушно.

— А ты что, не знала?

— Да как-то не думала на эту тему.

— Художник, — подтвердил он и с каким-то тайным умыслом добавил: — Сразу видно, что ты ничем не интересуешься на своем промэке. У меня только что закончилась персональная выставка, афиши по всему городу висели.

— Я не буду голой позировать.

— А я уже сказал Валентине Сергеевне, что будешь.

— Какой Валентине Сергеевне? — насторожилась я.

— Твоей бывшей классной руководительнице в школе.

— Что? — ужаснулась я. — Я вас просила? Вы же обещали…

Мне захотелось снять с полки гипсовый бюст Сократа и разбить его о предательскую голову.

— Да не переживай ты… Муж Валечки художник, знаешь ведь? Мой однокурсник.

— И что? — вскрикнула я. — Что сказала Валентина Сергеевна?

— Что ты умная девочка… трудолюбивая, с изюминкой и сама все правильно решишь.

— С изюминкой? — Никогда никакой изюминки в себе не чувствовала и ни от кого о ней не слышала. — Зачем обманываете?

— Нет, это ты врешь, — улыбнулся декан.

— Я? Вру?

— Ты же на мехмате учишься…

— И что? — Похолодело у меня внутри. — Сообщите в деканат?

— А ты разве комсомолка? — Сделал удивленное лицо декан.

— Взносы плачу, — с вызовом ответила я.

— Это правильно… Но в коммунисты не рвешься?.. Тогда какой смысл сообщать? — засмеялся он.

Я не понимала, зачем он все это мне говорил, на что-то намекал, выведывал, подстрекал, провоцировал.

— Следующий номер программы: советские римские гладиаторы, — сказала я любимую фразу из кинофильма «Цирк». — Простите, но я пойду, — повернулась я к двери.

— Не буду тебя уговаривать, решай сама, — сказал вслед декан. — Кто сам себе дорогу пробивает, из таких что-то получается. Двадцать лет деканом здесь служу… Видел многих. Книжку вот возьми, на досуге почитай… Надеюсь, не заиграешь.

Книжица небольшого формата называлась примерно так: «Обнаженная натура в искусстве», дореволюционного издания. Картинок было мало, все они были целомудренно мелкими. В сущности, ничего особенного. Красивые обнаженные тела, написанные в разные эпохи разными художниками. Тем не менее подумалось, что получить и такую «порнографическую» книжицу из фондов фундаментальной библиотеки можно было не иначе как с разрешения директора по предъявлении запроса с круглой печатью. Это, конечно, был очередной упрек советской власти. Прошло всего лет сорок, и упрек переквалифицировался в ностальгию по прежним неиспорченным нравам…