Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих

— Руфа! Там же будет Христос воскресе! Мы этих бесов знаешь как? Вот так. — И мальчишка сжал свой кулачок. — Правда-правда! Да, мам? Крестная, да? Вот так мы их! — И он двинул кулачком, изображая будто что-то выбрасывает за окно. — Ты их, главное, не бойся! Да, мам? Крестная…

— Мудро, — согласилась я, — очень мудро. — Про бесов мы не будем больше говорить! Что они нам сделают, если с нами Бог!

Поезд стал тормозить — подъезжали к Тверскому вокзалу.

Савва вдруг вскочил и побежал к выходу. Руфочка — за ним. Он бежал и смеялся:

— А вот если я выйду… Ты меня поймаешь?

— Савва! — злилась она, пытаясь поймать братишку. — Стой!

— А вот и не поймаешь!

Он добежал до тамбура, когда Руфочка схватила его за ухо и повела на место. А он заливался смехом…

— И не больно, и не больно!

Так Савва предотвратил побег…

В монастырь мы приехали в Великую Субботу. Повсюду царила людская усталость от длинных великопостных служб и телесного поста, но чувствовалась уже радость той близкой минуты, когда запоют:

Воскресение твое, Христе Спасе,

Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби,

чистым сердцем, Тебе славити.

Руфочка еще дулась на нас, замкнулась и молчала, не проявляя особого интереса к происходящему. Кума даже строго сказала ей:

— Зря взяли тебя с собой, весь праздник нам испортишь.

— Не брали бы, — отмахнулась она и пошла гулять по окрестностям в одиночестве.

К вечеру все собрались вместе, немного поспали. Савва очень устал от полуторасуточного переезда и все-таки из последних сил рвался на ночную службу. Конечно, мы взяли его с собой, но когда кричали: «Христос воскресе!» — Саввушка сладко спал на лавке в Михайловском соборе. Он сам вдруг проснулся в конце литургии и спросонья заплакал:

— Мама! Причастие… Уже было?

— Сейчас, сынок, вынесут… Вставай!

— А Христос уже воскресе, да? — повеселел мальчишка.

— Воистину воскресе! — ответила Руфочка, и брат с сестрой трижды поцеловались.

Утром Пасхи вчетвером мы сподобились побывать в келье у батюшки, к которому я езжу два раза в год. Пропели тропарь, похристосовались и обменялись подарками. И батюшка, про которого Руфочка была наслышана, так понравился ей своей простотой и веселой радостью, что, выйдя из кельи, она сказала:

— Жалко, если бы я его не увидела… — И наконец оттаяла.

Она не ожидала, что монахи такие мудрые и добродушные.

— То-то же… — захохотал Савва. — Хорошо, Руфочка, что ты все-таки послушала меня, да!

— А то! — весело ответила она.

Мы с кумой счастливо переглядывались.

— Здесь дух отца Иоанна Крестьянкина витает. Все дышат им, чувствуешь? — спросила я.

— Нет, — пожала плечами Руфочка.

— Нет? Не чувствуешь? — смеялась я.

Но Руфочка опять поджала губы:

— Ну так… Чуть-чуть.

— Как же ты не чувствуешь! — даже слишком строго переспросила кума у дочери.

— Что вы ко мне пристали! — поджала губы Руфочка. — Обязательно нужно настроение испортить!

Посетив маленькую келью отца Иоанна, в которой он провел последние годы жизни, мы приложились к иконам и предметам его священнического облачения. Татьяна Сергеевна, его келейница, а теперь смотрительница кельи, одарила нас конфетами и книжечками. Мы уже вышли, но она вдруг вслед окликнула Руфочку и вручила ей книгу писем Иоанна (Крестьянкина).

— Мне? — удивилась та.

— Тебе, тебе, — улыбнулась Татьяна Сергеевна. — Христос воскресе!

— Воистину воскресе! — грянули мы вместе.

— Читай, ума набирайся! — не удержалась сказать дочери кума. — Видишь, сам батюшка Иоанн переживает: что-то у тебя не так. А то читаете всякую белиберду!

Радостное настроение Руфочки снова улетучилось.

— От ваших проповедей тошнит! Достали… — воскликнула она и пошла от нас прочь. Положение снова спас Савва.

— Руфа, — побежал он за ней и громко, на весь коридор, так что мы услышали, воскликнул. — Ты же сама говорила: слушайся старших! А сама?

Руфочка остановилась, смахнула слезу и прямо посреди братского коридора схватила его на руки и закружила:

— Ладно, ладно! Мир!

И пасхальные торжества продолжились — за праздничным столом у нашей хозяйки. Мы привезли с собой много вкусностей…

— «Постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне! Трапеза обильна, насладитесь все! Телец упитанный, никто не уходи голодным!» — провозгласила я.

— Какие хорошие слова, — одобрила Руфочка. Она не постилась.

— Это слова Иоанна Златоуста, из Огласительного слова на Пасху — уточнила я.

— А что это такое? — заинтересовалась Руфочка.

— Что именно?

— Огласительное слово…

— Огласительное слово, — напряглась я, соображая, чего бы попроще сказать, — писали для наставления в православной вере оглашенных.

— Кто такие оглашенные?

— Это люди, желающие креститься. В древней Церкви было принято совершать крещение в Великую субботу накануне Пасхи, поэтому и сложилась традиция написания огласительных слов на Пасху… — объяснила я, совсем не ожидая, что для Руфочки мои слова опять сделаются подобными красной тряпке.

— То есть вы считаете меня оглашенной? — возмутилась она за общим столом. — Я тоже крещеная, как и вы. Почему считаете меня человеком второго сорта?