— Руфа! Там же будет Христос воскресе! Мы этих бесов знаешь как? Вот так. — И мальчишка сжал свой кулачок. — Правда-правда! Да, мам? Крестная, да? Вот так мы их! — И он двинул кулачком, изображая будто что-то выбрасывает за окно. — Ты их, главное, не бойся! Да, мам? Крестная…
— Мудро, — согласилась я, — очень мудро. — Про бесов мы не будем больше говорить! Что они нам сделают, если с нами Бог!
Поезд стал тормозить — подъезжали к Тверскому вокзалу.
Савва вдруг вскочил и побежал к выходу. Руфочка — за ним. Он бежал и смеялся:
— А вот если я выйду… Ты меня поймаешь?
— Савва! — злилась она, пытаясь поймать братишку. — Стой!
— А вот и не поймаешь!
Он добежал до тамбура, когда Руфочка схватила его за ухо и повела на место. А он заливался смехом…
— И не больно, и не больно!
Так Савва предотвратил побег…
В монастырь мы приехали в Великую Субботу. Повсюду царила людская усталость от длинных великопостных служб и телесного поста, но чувствовалась уже радость той близкой минуты, когда запоют:
Воскресение твое, Христе Спасе,
Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби,
чистым сердцем, Тебе славити.
Руфочка еще дулась на нас, замкнулась и молчала, не проявляя особого интереса к происходящему. Кума даже строго сказала ей:
— Зря взяли тебя с собой, весь праздник нам испортишь.
— Не брали бы, — отмахнулась она и пошла гулять по окрестностям в одиночестве.
К вечеру все собрались вместе, немного поспали. Савва очень устал от полуторасуточного переезда и все-таки из последних сил рвался на ночную службу. Конечно, мы взяли его с собой, но когда кричали: «Христос воскресе!» — Саввушка сладко спал на лавке в Михайловском соборе. Он сам вдруг проснулся в конце литургии и спросонья заплакал:
— Мама! Причастие… Уже было?
— Сейчас, сынок, вынесут… Вставай!
— А Христос уже воскресе, да? — повеселел мальчишка.
— Воистину воскресе! — ответила Руфочка, и брат с сестрой трижды поцеловались.
Утром Пасхи вчетвером мы сподобились побывать в келье у батюшки, к которому я езжу два раза в год. Пропели тропарь, похристосовались и обменялись подарками. И батюшка, про которого Руфочка была наслышана, так понравился ей своей простотой и веселой радостью, что, выйдя из кельи, она сказала:
— Жалко, если бы я его не увидела… — И наконец оттаяла.
Она не ожидала, что монахи такие мудрые и добродушные.
— То-то же… — захохотал Савва. — Хорошо, Руфочка, что ты все-таки послушала меня, да!
— А то! — весело ответила она.
Мы с кумой счастливо переглядывались.
— Здесь дух отца Иоанна Крестьянкина витает. Все дышат им, чувствуешь? — спросила я.
— Нет, — пожала плечами Руфочка.
— Нет? Не чувствуешь? — смеялась я.
Но Руфочка опять поджала губы:
— Ну так… Чуть-чуть.
— Как же ты не чувствуешь! — даже слишком строго переспросила кума у дочери.
— Что вы ко мне пристали! — поджала губы Руфочка. — Обязательно нужно настроение испортить!
Посетив маленькую келью отца Иоанна, в которой он провел последние годы жизни, мы приложились к иконам и предметам его священнического облачения. Татьяна Сергеевна, его келейница, а теперь смотрительница кельи, одарила нас конфетами и книжечками. Мы уже вышли, но она вдруг вслед окликнула Руфочку и вручила ей книгу писем Иоанна (Крестьянкина).
— Мне? — удивилась та.
— Тебе, тебе, — улыбнулась Татьяна Сергеевна. — Христос воскресе!
— Воистину воскресе! — грянули мы вместе.
— Читай, ума набирайся! — не удержалась сказать дочери кума. — Видишь, сам батюшка Иоанн переживает: что-то у тебя не так. А то читаете всякую белиберду!
Радостное настроение Руфочки снова улетучилось.
— От ваших проповедей тошнит! Достали… — воскликнула она и пошла от нас прочь. Положение снова спас Савва.
— Руфа, — побежал он за ней и громко, на весь коридор, так что мы услышали, воскликнул. — Ты же сама говорила: слушайся старших! А сама?
Руфочка остановилась, смахнула слезу и прямо посреди братского коридора схватила его на руки и закружила:
— Ладно, ладно! Мир!
И пасхальные торжества продолжились — за праздничным столом у нашей хозяйки. Мы привезли с собой много вкусностей…
— «Постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне! Трапеза обильна, насладитесь все! Телец упитанный, никто не уходи голодным!» — провозгласила я.
— Какие хорошие слова, — одобрила Руфочка. Она не постилась.
— Это слова Иоанна Златоуста, из Огласительного слова на Пасху — уточнила я.
— А что это такое? — заинтересовалась Руфочка.
— Что именно?
— Огласительное слово…
— Огласительное слово, — напряглась я, соображая, чего бы попроще сказать, — писали для наставления в православной вере оглашенных.
— Кто такие оглашенные?
— Это люди, желающие креститься. В древней Церкви было принято совершать крещение в Великую субботу накануне Пасхи, поэтому и сложилась традиция написания огласительных слов на Пасху… — объяснила я, совсем не ожидая, что для Руфочки мои слова опять сделаются подобными красной тряпке.
— То есть вы считаете меня оглашенной? — возмутилась она за общим столом. — Я тоже крещеная, как и вы. Почему считаете меня человеком второго сорта?