Жизнь в Советском Союзе была... (СИ)

Во-первых, мы своей компанией бывших учеников 81 класса отметилили наступающий 1975 год. Праздновали на квартире у Ларисы Резник, вернее у нее в доме, поскольку она тогда жила в частном доме на Колхозном поселке. Там были наши старые друзья по 8-му классу: Вовка Костромитин, Серега Белогрудов, покинувшие уже школу, наши девушки-красавицы, учившиеся 92 классе, ну и мы с братом и Борей Ровным — всего человек двенадцать. Было одновременно весело от того, что мы собрались вместе, и грустно, от того, что учимся теперь не только в разных классах, но и в разных местах. Некоторых парней я после того Нового года не встречал больше ни разу.

А вот другой праздник — 23 февраля — мы праздновали уже только 91 — м классом на квартире у Ольги Кутявиной. Когда-то Ольга жила в «том дворе», в пятиэтажке по Колхозной 27, но к этому моменту родители ее уже получили новое, более комфортабельное жилье. Находилось оно, по моим понятиям, на краю света — на Северо-западе, в том квартале, где «мужик с пистолетом». Челябинцы меня поймут, а тем кто не местный, объясню, что это в районе улицы Молодогвардейцев. Тогда это была окрайна города, а теперь город настолько раширился, что для кого-то и это почти центр.

Вот туда-то мы и поперлись на трамвайчике в составе человек двадцати или двадцати пяти.

О том, что и как мы праздновали, можно было бы рассказать подробнее, но я уже описывал события того вечера в одном из своих романов про школьную жизнь, поэтому нет смысла повторяться. Ищущий да обрящет. Есть смысл задержаться на последствиях этой вечеринки.

Я до сих пор не пойму, кто и какой целью заложил нас руководству школы. Я до сих пор не понимаю, почему руководство школы пошло на поводу этих жалобщиков и решило «принять меры».

Одним словом, о вечере стало известно директору школы и Галина Васильевна Ванюткина решила нас пропесочить. Устроили что-то вроде расширенного классного собрания с приглашенными родителями. В президиуме были: директор, завуч и классный руководитель, которые принялись взывать к нашей комсомольской совести.

Ну ладно, если бы я один такой недалекий не понимал, что происходит, но среди одноклассников моих никто не понимал, какие претензии к нам предъявляют. Школу мы не позорили, комсомол — тоже. Мы не хулиганили, посуду и окна не били, трамвай при поездке не переворачивали. С соседями по лестничной клетке и этажу не ругались и не скандалили, ушли около девяти вечера, так что даже ночной тишины не нарушали. Ну смеялись, ну танцевали под музыку, но разве это — преступление? Мы ни между собой, ни с кем-то еще посторонним на улице не подрались, ничего не сожгли, милиция нас не задерживала. Что мы такого плохого сделали?

Главное же, что нам предъявили, что мы пили вино. Все даже поперхнулись от такого обвинения. Отрицать факт было бесмысленно, ну а обсуждать глупо. Вина была одна бутылка на две дюжины ртов. Непозволительно мало, но за добавкой никто не бегал. Это вино никому насильно в рот не вливали, кто не хотел — тому не наливали, кто хотел-тому плеснули. Именно плеснули, потому что на десяток, выразивших желание, больше 50–70 граммов не получалось. Ну глотнул я того портвейна, так даже не проняло. Потом, мы все считали себя взрослыми. Нам многим по шестнадцать лет уже исполнилось, мы паспорта получить успели, а с нами, как с детьми малыми. Моя мать знала, что мы с Лешкой можем выпить вина на празднике и относилась она к этому спокойно. Мы с ее ведома и согласия уже дважды ходили встречать Новый год в молодежных компаниях. Поэтому мне было непонятно, почему чьи-то чужие родители и директрисса возмущаются тем, что не раздражает мою мать? Так думали практически все мои одноклассники, и естественно, что собрание закончилось не в пользу администрации. Нас конечно поругали, пристыдили, но никого расскаяния от нас не добились. Мы остались при своем мнении. Тем более, что это вечеринка нас всех только сплотила.

Однажды, в студенную зимнию пору на уроке НВП нас вывезли в чистое поле, на стрельбище, где все мы стреляли из автоматов АК-47 по мишеням. Помню, что на стрельбище мы ехали через весь город на автобусе № 38 до поселка Шершни. А вот куда потом шли пешком, с конечной автобуса — уже забыл.

Еще мне памятен девятый класс тем, что именно в это время во мне проявился литератор. Я начал писать. Первые стихи и первые рассказы. Что-то даже для стенгазет. Возможно где-то среди моих бумаг до сих пор лежат пожелтевшие листочки, на которых я еще ручкой делал первые стихотворные и прозаические наброски. Компьютеров-то тогда не было, поэтому все, что хотелось сохранить, писали на бумаге.

И тогда же я решил увековечить в мировой истории своих одноклассников и их деяния. Где-то с апреля 1975 я стал вести дневник, но не свой, кому я мог быть интересен, а дневник своего класса. Так что школьные события конца девятого и всего десятого года моей учебы я могу теперь восстановить чуть не поминутно. Но вставлять весь этот дневник в свои мемуары я посчитал излишним, возможно я когда-нибудь опубликую его, как приложение к этому моему литературному детищу.

3.